лесах Жакуипе и которого потом убили, как опасного разбойника. Он погиб, сражаясь за своего вождя — Нунеса Машадо. И здесь, в этом пустынном сертане, лежа под жуазейро рядом с неграми и тестем, сеу Лула вдруг понял, что сам он трус и не способен стать таким, каким был его отец Антонио Шакон. Что он собой представляет? Сейчас, когда он был наедине со своими мыслями, это не давало ему покоя. Он даже не сумел поговорить с вором, как тот того заслуживал. Тесть велел ему замолчать. Они уехали оттуда, бежали. Четверо мужчин не могли дать отпор этому наглому кабре. Комары жужжали у него над головой. Капитан, наверное, тоже не спит. Разве может спокойно уснуть человек, у которого не хватило мужества вырвать своего негра из рук явного конокрада?
III
Капитан Томас выглядел тяжелобольным. Лесной капитан привез беглого негра, но старик даже не взглянул на него. Он чувствовал себя оскорбленным, обесчещенным. Целыми днями он молча лежал в своем гамаке, безучастный ко всему. То вдруг, точно призрак, капитан Томас начинал ходить из угла в угол, охваченный безысходной тоской. Каза-гранде в Санта-Фе погрузилась в тишину. Сеу Лула читал газеты, доставлявшиеся из Ресифе. Дона Амелия в жаркие послеобеденные часы играла вальсы, которые так любил слушать ее муж. Все были озабочены состоянием капитана. Не могла же эта история с Домингосом подействовать на него! Но он так переменился. Капитан молча переживал свое унижение. Он чувствовал себя побежденным, опозоренным, уже ни на что не годным. Теперь он, Томас, хозяин энженьо, не заслуживает никакого уважения. От него убежал негр, а он отправился за ним вдогонку и не смог вернуть, его оскорбил какой-то хам в рубашке навыпуск и чуть не избил. Нет, теперь он не сможет прикрикнуть ни на одного негра. Если бы у него был сын, способный отомстить за оскорбленного отца, или хотя бы мужчина в семье, который бы снял с него этот позор! Зять — неплохой человек, но что взять с этого размазни! Он смотрел на связанного негра, избитого лесным капитаном, и, казалось, не видел его. Для него Домингос продолжал оставаться беглым негром, более сильным и могущественным, чем он сам. Хозяин энженьо Санта-Фе погнался за беглым негром и оказался не в силах вернуть его. Такого унижения он не мог вынести: отныне он считал себя человеком конченым. Что у него осталось в жизни? Сумасшедшая дочь (теперь Оливия жила дома) и Амелия, преданная своему мужу, который ничего не умел делать. Капитана Томаса навещали друзья; он принимал их, лежа все в том же гамаке. Заехал каноник Фредерико, который собирал деньги на постройку церковной колокольни. Томас молча дал священнику денег, так и не поднявшись с гамака и не проронив ни одного слова, хотя каноник пытался поговорить с ним по-дружески; казалось, он не слышал его слов. Перед отъездом каноник сказал «Луле, что очень обеспокоен состоянием капитана. Вероятно, тот болен. Утром и вечером к нему заходил управляющий сообщить новости и получить дальнейшие распоряжения, но Томас относился безучастно ко всему, что происходило в энженьо. Он стал совсем другим. Старая Марикинья высказала свои опасения зятю и дочери. Она боялась, как бы с мужем не стряслась беда. Все в доме беспокоились за капитана. Весть о его болезни разнеслась по округе. Ходили слухи, что Томас помешался после того, как его оскорбили в Кампина-Гранде и он уехал оттуда оплеванным. Прошло несколько месяцев. Дона Амелия перестала играть на рояле. Лула начал заниматься хозяйством Санта-Фе. Во всяком случае, болезнь тестя отвлекла его от газет. Сеу Лула стал разъезжать верхом на лошади, покрикивать на негров. Старая Марикинья благодарила бога. Муж мог теперь быть спокоен, зять взял управление Санта-Фе в свои руки. Но это уже было не то энженьо, что раньше. Начался сбор урожая. Лежа в своем гамаке на веранде, капитан вдыхал запах патоки, варившейся в котлах, слышал шум колеса, приводившего в движение механизмы, крики негров, скрежет жернова, выжимавшего сахарный тростник. Но даже и это не вывело его из состояния полного оцепенения. Дона Марикинья надеялась, что сбор урожая поможет вернуть к жизни ее мужа. Она часто говорила негритянкам:
— Вот увидите, как только начнется выжимка сахарного тростника, он встанет и возьмет дело в свои руки. Вот увидите, когда начнется работа, Томас встанет.
И вот работы начались, негры пели у жернова, сахар все прибавлялся и прибавлялся в цеху очистки, а капитан продолжал лежать в гамаке. Он почти ничего не ел, мрачно смотрел вдаль, говорил тихо, как смертельно больной человек. Все разом отошло от него: плантации, невольники, хлопковые поля. Все ушло из жизни капитана Томаса — хозяина энженьо. Дона Оливия целый день что-то бормотала, то плача, то смеясь. А капитан все молчал и лежал в гамаке с длинными оборками. Он уже больше не поправится, думала жена. Он умер духовно. Марикинья сразу поняла, что зять не способен управлять энженьо. И тогда она решила сама взяться за дело. Ей было нелегко прийти к такому решению. Но выхода не было. Она хорошо поняла это во время сбора урожая. Видела, что зять поступает не так, как было заведено в энженьо, что он несправедливо велел выпороть отличного работника — сахаровара Николау. Она не могла допустить, чтобы негров избивали просто так, из-за пустяков. Система майора Урсулино из Итапуа, измывавшегося над невольниками, ее не устраивала. Нет, этого допускать нельзя. Она вызвала зятя и потребовала, чтобы он не смел понапрасну наказывать негров. Лула рассердился. Амелия ходила хмурая. Марикинья не стала обращать внимания на недовольство молодых. Теперь все распоряжения исходили от нее. Она была хозяйкой энженьо, сама продавала сахар возчикам из Итабайаны. Иногда она поручала зятю вести переговоры в Пиларе. И он ездил туда в кабриолете, наполняя окрестности звоном колокольчиков. Сама дона Марикинья редко выезжала на мессы в Пилар. Она вела хозяйство, присматривала за всем и всем управляла. Негры утром и вечером приходили к ней за благословением, управляющий — за распоряжениями.
Санта-Фе было уже не таким, как в те годы, когда им управлял сам капитан Томас, но все шло своим чередом благодаря энергии и заботам Марикиньи. Это дало пищу для сплетен. Хотя в доме и был муж дочери, старая Марикинья предпочла взять в семье роль мужчины на себя. Болезнь капитана Томаса продолжалась. Однажды весь дом переполошился. Капитан встал со своего гамака, дошел до сахароварни и даже поднялся к верхней плантации сахарного тростника.
