камерам. Со сборки выводили по несколько человек: Бахарика и Гию увели вместе. Досадно, ведь у Бахарика был телефон. Судя по всему, и сейчас заведут на малолетку, а мобильники там большая редкость.
Наконец, вызвали и меня. Далеко идти не пришлось, отвели в другое крыло корпуса, где располагались транзитные камеры. Открыв дверь самой крайней из них, меня запустили внутрь.
Камера была очень маленькая, всего четыре спальных места. Слева от входа располагался дальняк со слоником. На против входа было единственное окно. Справа от окна, в углу и так небольшой камеры, вдоль стен буквой «Г» стояло две двуярусных шконки. Почти в упор к ним стоял дубок. Козла на дубке были только с одной стороны, а с другой за столом можно было сидеть, не вставая с первого яруса танка. В хате было двое человек: один — малолетка с виду, со взъёрошенными волосами и давно не стриженный, а второй — взросляк, у которого обе кисти руки были в наколках, на всех пальцах были выколоты перстни. На вид ему было года двадцать четыре.
Мы познакомились. У взъерошенного погоняло было Дельфин, а у взросляка — Змей. Дельфин мне был знаком по малолетке пятого централа, когда-то он смотрел за котлом. Я его раньше никогда не видел, но мы как-то общались через стенку прогулочного дворика и через трубу раковины, когда были соседями. Дельфину было семнадцать лет, он поймал законку и ждал этапа на Можайку. Змей же действительно был взросляком — ему было девятнадцать лет, сидел он второй раз и по первой ходке был и на малолетке, и на взросле. По закону он вообще не должен был с Дельфином сидеть в одной камере. Сейчас Змей находился под следствием за разбой.
Освободившись, он ехал ночью на такси, и, слово за слово, начался конфликт с водителем, в ходе которого таксист назвал Змея козлом. А козёл в тюрьме, как вы уже знаете, довольно оскорбительное слово, означающее сотрудничество с администрацией в роли хозобслуги, либо активиста, состоящего в СДП. СДП — секция дисциплины и порядка, самодеятельная организация осужденных, которая с ведома администрации следит за соблюдением режима в колонии. СДП считались самыми ссученными из активистов, именно они ломали этапы, писали докладные на других заключенных, навязывали режим. В общем, после такого оскорбления Змей психанул, достал нож и ударил таксисту в шею. Нож был большой, туристический, с лезвием длиннее ладони. Шею он пробил насквозь. Но таксисту повезло, он чудом выжил. Змей же, забрав из такси все деньги, удалился восвояси. Вскоре был задержан, и преступление квалифицировали как разбой.
Так как до меня сидели они вдвоём, то смотрящего в хате не было, а дорогу гоняли все понемногу. Наша хата была на так называемом острове, в конце коридора. Соседняя камера пустовала, и связь держали конём со взросляками, с хатой сверху. Камера была в полуподвальном помещении, треть окна находилась ниже уровня земли, и днем можно было видеть проходящие мимо ноги сотрудников. Из-за этого в хате стояла постоянная сырость, и я опасался подхватить туберкулёз. Вернёшься после бани, повесишь сушиться полотенце, а оно не сохнет. Сутки проходят — оно всё еще мокрое. На стенах в некоторых углах была плесень. Мусора на жалобы не реагировали, и нам приходилось продолжать дышать в камере заплесневелым воздухом.
Я быстро связался с Бахариком и Гией, найдя их через поисковую и вёл переписку. Трубу Бахарик отказался гнать по дороге, рискуя, что отметут, но сообщил, что через воспитателя малолетки можно затянуть в хату телевизор и игровую приставку «икс бокс» на день.
Следующим утром я попросился на беседу к воспету.
— Да какую же тебе приставку?! — искренне возмущался усатый воспитатель, сидя в кабинете. — У тебя в деле вон сколько взысканий, полоса. А приставку и телевизор мы можем дать только за хорошее поведение.
— Да ладно вам, — говорю. — Мы всё равно транзитом здесь. Режим не шатаем. В камере тухнем полуподвальной. Ремонтировать её вы не хотите, переводить нас тоже. По одному, сами понимаете, с камеры проситься не будем, не ломовые же. Нам хоть какую-то радость дайте. Много не просим.
Воспет подумал, подумал и махнул рукой. В тот же день к нам в камеру принесли приставку и телевизор. Помимо игр на дисках были в том числе и фильмы на DVD, их мы и принялись смотреть, пока есть возможность. Пересмотрели всё, что успели. В игры не играли, так как фильмов было больше. На следующий день приставку с телевизором унесли, и настали снова серые будни.
Прошло больше недели, на этап, видимо, не собирались увозить, и я изнывал от тоски. Карт не было, и сделать их было не из чего. Настольных игр тоже. Большую часть времени мы общались. От нечего делать я ходил по шконкам и распевал дебильные песни, услышанные по MTV, специально выбешивая этим Дельфина. Играл со Змеем в морской бой. Ходил и громким голосом возвещал о том, что грядёт Апокалипсис. Крышу в этом подвале рвало по полной.
Отрицалова из СУСа
Вскоре хата пополнилась новым сидельцем — открылась дверь, и в камеру зашёл бритоголовый плечистый парень. Лицо и голова были в шрамах, на предплечьях красовалось множество глубоких рубцов от бритвенных лезвий. Взгляд его был холодный и недружелюбный.
Погоняло у нового жильца было Сотник, приехал он с Можайского СУСа. СУС на малолетке был больше похож на ПКТ и находился в том же здании, где и камеры ДИЗО — дисциплинарного изолятора.
Он рассказал, что в СУСе они сидели втроём, а в самой зоне сейчас режим. По приезду этапы встречают мусора или активисты и ломают заключенных. Новоприбывших этапников сотрудники заводили на вахту и говорили протереть тряпкой пол. Если этапник отказывался, то его начинали избивать до той поры, пока не согласится. Кого не могли сломать менты, заводили к активистам, и били уже они. Одного парня актив избил до такого состояния, что у него лопнула селезёнка и его пришлось госпитализировать. Кто взял тряпку — тех поднимали в зону. По воровским понятиям они считались непорядочными и не могли идти по воровской жизни. Таким путём сотрудники ГУФСИНа боролись с воровскими понятиями, но по факту лишь ломали волю человека. Ломалось большинство, редко попадались те, чью волю не могли сломить. Обычно для того, чтобы сломать зека было достаточно только сотрудников, активисты ломали самых непокорных.
Сотник был отрицалова, его отец был каким-то криминальным авторитетом и тоже сидел в тюрьме. На Можайку он попал, когда там было черное положение и этапы
