провокации сербских высокопоставленных офицеров-авантюристов, непосредственно приближенных к королю, который сам собственной властью им был обязан. Тем, что Россия безоговорочно вступилась за сербов, она сама себе подписала приговор. Впрочем, здесь вина не столько даже царя. Его общественное мнение в угаре «славянского братства» в пропасть толкало. Общий повальный энтузиазм отмечают все современники.
Например, в черносотенной газете «Голос русского» 24 июля 1914 года вышла заметка главного редактора Балашова под красноречивым заголовком «Жаждем Немецкой крови»!
Ненависть к немцам вылилась летом-осенью 1914 года в серию погромов принадлежащих им лавок и магазинов. Было разгромлено толпой и германское посольство в Санкт-Петербурге.
Но войну открыто поддержали и либералы! Лидер кадетов Павел Милюков говорил: «Мы воюем для того, чтобы обеспечить права малых народностей, чтобы покончить с господством сильного над слабым». И он же, позже вспоминал: «Как принята была вообще в России война 1914 года? Сказать просто, что она была «популярна», было бы недостаточно…»
Забыты были заветы Петра Столыпина. Пятью годами ранее, опять же из-за вопроса о судьбе Боснии и Герцеговины, Россия уже стояла на пороге войны. Тогда Австро-Венгрия оккупировала эту бывшую османскую провинцию, что явно противоречило интересам Сербии. Но Столыпин выступил категорически против прямой конфронтации с Германией и Австро-Венгрией, жестко указав, что «развязать войну – значит развязать силы революции». Теперь его не было в живых. Он сам был убит террористами. Теперь некому было пророчески предупредить о последствиях.
В то же время, в Вене и Будапеште тоже проходили массовые патриотические демонстрации. Резервисты спешили на сборные пункты. Это было какое-то странное ослепление. Массы сами были готовы идти на убой.
Николай Бердяев так осмысливал происходящее: «Та война, которая началась в конце июля 1914 года, есть лишь материальный знак совершающейся в глубине духовной войны и тяжелого духовного недуга человечества. В этом духовном недуге и духовной войне есть круговая порука всех, и никто не в силах отклонить от себя последствия внутреннего зла, внутреннего убийства, в котором все мы жили. Война не создала зла, она лишь выявила зло».
То есть, русские встали стеной на защиту дела реально кровавых преступников – полковника Димитриевича сотоварищи, на защиту зла, убежденные, что славянство – воплощение добра.
Позже, в ходе следствия, убийца эрцгерцога Гаврила Принцип заявил: «Я югославский националист и я верю в объединение всех южных славян в единое государство, свободное от Австрии». На вопрос, какими средствами он собирался добиться этого, не задумываясь, ответил: «Посредством террора».
Но почему мишенью был избран именно Франц-Фердинанд? Его супруга, София была славянкой, чешкой. И возможно, в том числе по этой причине эрцгерцог был сторонником так называемого триализма. Согласно этой доктрине, Австро-Венгрию предполагалось радикально преобразовать. Славянские земли в этом случае объединились бы в «третью корону» в рамках империи. Это было бы не националистическим, а имперским решением славянского вопроса.
Гаврила Принцип позже заявил на суде, что именно предотвращение самой возможности таких реформ было одним из мотивов заговорщиков.
Часто катастрофы, объясняемые историками постфактум «неразрешимыми противоречиями» великих держав, вовсе не из-за этого разразились. А по воле конкретных людей или даже, порой, одного человека. «Научные» объяснения поддерживают в людях иллюзию «разумности» действительного. А оно часто иррационально. Целая мировая бойня случилась, благодаря конкретному человеку, о котором так несправедливо мало помнят. А противоречия, которые по его воле разрешились именно так, могли разрешиться совсем иначе.
Полковник Драгутин Димитриевич был националистом по убеждениям и заговорщиком по натуре. При этом был глубоко идейным. Объединение южных славян, по его мнению, вполне могло быть куплено самой дорогой ценой. Для начала, он и его соратники решили свергнуть короля Александра из династии Обреновичей, чтобы возвести на престол представителя конкурирующего рода Карагеоргиевичей, какового уже намеревались использовать в своих далеко идущих планах. Вот что сообщал о подробностях преступления русский журналист Теплов:
«Сербы покрыли себя не только позором цареубийства (что уже само по себе не допускает двух мнений!), но и своим поистине зверским образом действий по отношению к трупам убитой ими Королевской Четы. После того как Александр и Драга упали, убийцы продолжали стрелять в них и рубить их трупы саблями: они поразили Короля шестью выстрелами из револьвера и 40-а ударами сабли, а Королеву 63-мя ударами сабли и двумя револьверными пулями. Королева почти вся была изрублена, грудь отрезана, живот вскрыт, щеки, руки тоже порезаны, особенно велики разрезы между пальцев, – вероятно, Королева схватилась руками за саблю, когда ее убивали, что, по-видимому, опровергает мнение докторов, что она была убита сразу. Кроме того, тело ее было покрыто многочисленными кровоподтеками от ударов каблуками топтавших ее офицеров. О других надругательствах над трупом Драги… я предпочитаю не говорить, до такой степени они чудовищны и омерзительны. Когда убийцы натешились вдоволь над беззащитными трупами, они выбросили их через окно в дворцовый сад, причем труп Драги был совершенно обнажен»…
Именно Димитриевич стал одним из основателей тайного террористического общества «Объединение или смерть», более известного как «Черная рука», которое и стояло за покушением на Франца-Фердинанда. С началом Первой Мировой войны, он стал начальником разведывательной службы Сербии, затем начальником штаба Ужицкой и Тимочской дивизии, затем – помощником начальника штаба III армии.
Однако, в марте 1917 года Димитриевич был вместе с другими членами «Черной руки» расстрелян. Принц-регент Александр (правивший от имени короля Петра, который был стар и болен), похоже, решил – «концы в воду». А может, и опасался, что однажды и его не минует участь Обреновича.
Тем не менее, мечта Димитриевича сбылась – по итогам войны возникло королевство Югославия. А вот, Российская империя заплатила за это своей гибелью. Впрочем, как мы знаем, проект объединенного юго-славянского государства тоже оказался недолговечным.
«Славянство есть, славизма нет», – говорил Константин Леонтьев и был категорически прав. Он жил в период особого подъема идей панславизма. Тогда они были сугубо политически мотивированы. Для балканских славян они стали знаменем борьбы за независимость, для России – идеологическим оправданием активности на тех же Балканах и владычества над частью Польши. Характерно, что именно защита славян, а не защита православных акцентировалась. И Димитриевичем двигало, конечно, не православное чувство, а великодержавная мечта, приведшая к катастрофе Россию, и по итогам XX века саму Сербию – к тяжелому поражению.
Тот же Леонтьев детально разбирал разительные отличия в национальных судьбах и характерах, якобы братских народов. Славянские Польша и Чехия издавна являются частью романо-германского мира. Более того, чехи умудрились сыграть весьма значительную роль в европейской истории: Гуситские войны, Пражские дефенестрации (одна из которых запустила 30-летнюю войну) и прочее. Хорваты и словенцы тоже веками были частью Западноевропейского исторического и культурного поля.
Сербы с болгарами были угнетаемы турками, но как только освободились, тут же начали воевать друг с другом. А сербский
