— Запомни эти слова, они тебе в скором времени понадобятся, — активно трясет руками, смахивая с себя мои ладони, которыми я упрямо обхватываю запястья, чувствуя как под кожей беснуется ее пульс от напряжения. — Будешь Лесе рассказывать свои ванильные мечты, — абсолютно не восторженно с заметной долей зависти в голосе, выдыхает Марго.
— Она-то тут причем?
Адекватность восприятия покидает меня совсем ненадолго, но и этой короткой заминки хватает, чтобы дать Маргарите хорошую фору, которой она немедля воспользовавшись, отскакивает к окну, повернувшись ко мне спиной. Хрупкие плечи вздрагиваю от беззвучного плача, вводя меня в состояние глубокого замешательства, полностью блокируя здравый смысл.
— Малая, тебе что-то Леська наплела? — слабый кивок, почти незаметный, и мне кажется я его замечаю в сумраке чисто интуитивно. — Я с ней всегда предохранялся. Я знаю, что тебе больно это слышать, но из песни слов не выкинешь, — не смею даже коснуться её. Её передёргивает от одних лишь оправдательных фраз, с прикосновениями стоит пока повременить.
Даю время чуть остыть, выплакаться, возможно оформить эту сумбурную новость в некий понятный конструктивный диалог.
— Защита ведь не даёт стопроцентной гарантии.
— С чего ты взяла, что она беременна? — срываюсь, разворачивая Марго к себе лицом, не желая говорить с ее спиной. — На слово ей поверила?
— Нет, я видела тест.
— Может быть, Леська ещё и пописала на него при тебе? Слушай, ты знаешь её не хуже меня. Леськино вранье особый вид искусства, но брать таким образом на понт не надо, это наказуемо и карается уже не этими законами, а где-то там, чуть повыше. Хочет от меня отдачи, значит пойдёт со мной в клинику. А нет… сама будет тянуть лямку.
— Ты не можешь её бросить, а я не могу продолжать делать вид, что ты тут не при чем и костью в горле… тоже не хочу быть.
— Даже если ты сейчас решишь поиграть в благородную девочку и отступишь, ради вруньи, которая спекулирует на твоей доверчивости то ли своей выдуманной беременностью, то ли залетом не от меня, — начинаю нервничать, а вернее впитывать негатив, витающий вокруг. — Я не стану жить с Лесей, не под каким предлогом.
Я могу быть папой и не откажусь помогать, если это понадобится. Но мужем для нелюбимой женщины не буду, никогда… даже ради ребёнка. Создавать видимость — это мимо меня.
— Ты не знаешь, что такое жить без отца, не знаешь. Поэтому не смей так поступать.
Я, задохнувшись от упрека, кинутого в меня так зло, словно физически ударив под дых, на какое-то мгновение теряю дар речи.
— Знаю… очень даже хорошо знаю, — парирую жестко, как только нахожу в себе силы. Вся кровь приливает к голове, сконцентрировавшись в висках острой пульсирующей болью. Ещё чуть-чуть и меня хватит удар.
— Конечно. Вот только твои "знаю" все заперты в твоей больной голове и ты туда никого не пускаешь, — решительность моей собеседницы сметает с нас обоих последние остатки спокойствия, словно сошедшей с гор лавиной.
— Да потому-что я не хочу чтобы меня лечили, или жалели, или упрекали. Нет у меня примера, как надо правильно жить, — цежу сквозь зубы, из последних сил удерживая себя в рамках цивилизованности. — Мой отец бросил мать ради молодой любовницы, а нас с Алькой перепилил пополам, как фокусник цирковой реквизит. Бабе — дочь, мужику — сына. Но когда я отказался с ним уехать, то был лишён всего. Денег, связей, заводов и пароходов. Он надеялся меня сломать, а в итоге переломал всех. Так что не надо мне вещать, каково это быть без отца.
Прикуриваю и, дым сразу забирается глубоко в лёгкие, обжигая и заставляя голову кружится. Но эта никотиновая пытка не даёт облегчения, она травит, будто бы кусает там где болит сильнее всего. Закусываю фильтр, отчаянно, сильно, до скрипа в зубах, удерживая неконтролируемую исповедь. Открывать настежь свои тайник я не готов, да проблема сейчас в другом.
Глава 51 "Ты плохо меня знаешь"
Марго
Во мне на медленном огне до самой опасной точки кипения доходит коктейль, смешанный из разных ингредиентов. Злость на Лесю, преобладающая по количеству, вытесняет и обиду на Макса за резкость разговора, и собственную беспомощность в данной ситуации.
Я как больная биполярным расстройством, с маниакальным упорством желаю сохранить отношения с Максимом, взять в свое личное пользование и его сердце, и тело, доводящее меня до исступления. Но словив волну отчаянной депрессии по поводу беременности Леси, хочу бежать прочь, без оглядки. Подальше ото всех, но главное от своих чувств, которые вопреки самоотверженности, жаждут сцепить зубы, впиться намертво в то, чем так болит душа — близостью: духовной и физической с тем, кто плотно сидит под кожей. Кого я, сумев, разглядеть и полюбить, так бездарно сейчас теряю, раздавленная полнейшим бессилием перед лицом сложившихся обстоятельств.
При всем желании быть вместе с Макеевым, выпячивающиеся качества моралиста, так и тянуть назад, уступая третьим лицам дорогу к счастью.
— Тогда не поступай, как твой отец, — призывающая фраза срывается с губ так неожиданно, но на удивление принося облегчение, снимая груз с души. Для меня смерти подобно отобрать у еще неродившегося малыша пропуск в счастливое будущее с полноценной семьей. — Не будь им, — отважно смотрю Максу прямо в глаза, хотя чувствую каждой клеточкой тела такой пристальным зрительный контакт не сулит ничего хорошего. В темно-синих, почти почерневших от гнева глазах полыхает огонь обид, сильнее и ярче, чем на кончике сигареты, зажатой посиневшей полоской его губ. — Бросать ребёнка только из-за того, что не любишь его мать — тоже не круто, знаешь ли. Ты же не такой.
Тянусь дрожащими пальцами к скованному рту, перехватываю сигарету, истлевшую почти до фильтра, ощущая и исходящий жар, и несмелую капитуляцию Макса, еще не до конца успокоившегося, но уже сдающего позиции под натиском ласки, возможно последней для нас обоих. Тушу окурок в бокале, жалея сейчас, что человеку нельзя вот так просто тушить эмоции, избавляться от налипшей грязи, встал под душ — смыл проблему, и живи дальше. После моих похотливых мыслей, мне не поможет даже душ Шарко.
— А какой я по твоему? — хрипло шепчет, прислонясь свои лоб к моему, ближе притягивая к себе напряженными ладонями, скользя ими то вверх к моим гордо расправленным плечам, то вниз давя на поясницу, заставляя выгнуться ему навстречу, тесно вжаться в тело. Горячее, обжигающее страстью, которой в нем хватит с головой, чтобы свести меня с ума и сойти самому. Он готов потерять авторитет, отступить от скандала, а я готова принять его любым, но только не причиняя при этом вред другим.
— Ты хороший… благородный, — зажмуриваюсь, представляя как сейчас Макс меня поцелует, а после прошепчет на ушко, что разговор с Лесей лишь приснившийся кошмар. — Макеев, ты джентльмен. Ты не мудак.
— Ты плохо меня знаешь, — поцелуя не следует, но проворные пальцы скомкав футболку, тянут ту выше к налившейся груди, с бесстыдно торчащими сосками сквозь тонкий хлопок. Замирают у края белья, поглаживая почти зажившими костяшками кожу, в ответ на легкомысленное заигрывание, покрывающуюся мелкими мурашками.
