Пролог
Люси
2015 год
Пять лет назад, перед самой своей смертью, мама сделала три подарка — мне и моим сестрам.
На крыльце дома моей сестры Мари стоит деревянное кресло-качалка, которое подарила ей мама. Это кресло досталось Мари, потому что мама всегда волновалась за ее мятежный ум. Мари была средней сестрой и постоянно ощущала, что в жизни ей чего-то не хватает. Поэтому она часто находилась в состоянии неопределенности.
— Если ты не перестанешь все усложнять, твой мозг лопнет от перенапряжения, детка. Временами неплохо бы сбавить обороты, — говорила ей мама.
Кресло-качалка должно было стать для Мари напоминанием о том, что иногда стоит притормозить на несколько минут, чтобы почувствовать жизнь и не дать ей пройти мимо.
Наша старшая сестра, Лира, получила в подарок небольшую музыкальную шкатулку с танцующей балериной. Когда мы были детьми, Лира мечтала стать танцовщицей, но с годами забросила эту мечту.
Наша мама при жизни была взбалмошной сумасбродкой, и, глядя на нее, Лира разочаровалась в идее выбирать профессию, руководствуясь исключительно увлечением. Сама мама жила, ведомая душевными порывами, а это означало, что временами мы не знали, когда в следующий раз будем кушать. Когда подходил срок платить аренду квартиры, мы собирали вещи и отправлялись навстречу новым приключениям. Лира и мама постоянно ссорились. Я уверена, наша сестра чувствовала себя ответственной за всех нас, понимая, что вынуждена быть матерью даже для собственной мамы. Мари и я были юны и беспечны, нам нравились путешествия. Но Лира их терпеть не могла. Ей было ненавистно отсутствие надежного места, называемого домом, и отсутствие упорядоченности в маминой жизни. Лира ненавидела сам факт того, что мамина свобода обернулась для нее клеткой.
Как только представилась возможность, Лира ушла от нас и стала довольно известным юристом. Я никогда не выясняла, что стало с маленькой музыкальной шкатулкой, но надеялась, что Лира по-прежнему хранила ее.
— Всегда танцуй, Лира, — говорила мама моей сестре. — Всегда танцуй.
А мне мама подарила свое сердце.
Это был маленький драгоценный камень в форме сердца, который она носила на шее и не снимала с подросткового возраста. Для меня было честью получить его от мамы.
— Это сердце нашей семьи, — сказала она мне. — Оно переходит от одной сумасбродки к другой. Чтобы ты никогда не забывала о настоящей, безоговорочной Любви, моя Люсиль. Мне нужно, чтобы ты сохранила единство нашей семьи и в трудные минуты была рядом со своими сестрами, ладно? Ты будешь их опорой. Я знаю, так и будет, потому что ты любишь в полную силу. Твоя улыбка помогает даже самым темным душам разглядеть в себе что-то светлое. Ты защитишь эту семью, Люсиль. Я знаю, ты сможешь. Поэтому мне не страшно прощаться.
Мама умерла уже давно, и с тех пор кулон не покидал моей шеи, но в этот летний день я крепче обычного сжимала его в руке, глядя на кресло-качалку. Мамина смерть потрясла Мари до глубины души, и все, чему учила и во что верила мама — любовь, свобода — стало ощущаться ложью.
— Она была еще так молода, — сказала мне Мари в день маминой смерти. Она верила, что каждому из нас отмерено определенное время — примерно вечность. — Это несправедливо! — воскликнула она.
Когда мама умерла, мне было восемнадцать, а Мари двадцать. В тот момент мне показалось, что у нас украли солнце, и мы, оставшись в темноте, понятия не имели, куда двигаться дальше.
— Maktub, — прошептала я, прижимая Мари к себе. Татуировка этого слова была сделана у каждой из нас на запястье. Оно означает «так предначертано». В жизни ничего не случается просто так. Все происходит так, как должно произойти, даже если это очень больно. Одной истории любви предначертано существовать долго, другой — лишь некоторое время. Мари забыла об одном: история любви матери и дочери вечна и не зависит от времени. Даже смерть не в силах ее изменить, но после маминой кончины Мари почувствовала себя освобожденной и, повстречав молодого человека, пустила корни в Вауватосе, штат Висконсин. Все во имя любви.
Любовь.
Чувство, дарующее людям взлеты и падения. Чувство, которое, вспыхивая, сжигает людские сердца. Начало и конец пути каждого из нас.
Переезжая к Мари и ее мужу Паркеру, я знала, что это временно, но для меня оказалось полнейшей неожиданностью застать его в тот день уходящим из дома.
Стояло позднее лето, но в воздухе уже пахло прохладой приближающейся осени. Паркер не слышал, как я подошла сзади — он был слишком занят загрузкой вещей в багажник своего серого седана. Между плотно сжатыми губами две зубочистки, темно-синий дизайнерский костюм сидит идеально, словно вторая кожа, из левого нагрудного кармана пиджака выглядывает идеально сложенный носовой платок. Уверена, когда настанет день его смерти, он изъявит желание, чтобы все его платки захоронили вместе с ним. Платки у него — это навязчивая идея. А еще коллекция носков. До встречи с Паркером Ли я не видела ни одного человека, который бы с такой тщательностью гладил носки и платки. Он сказал мне, что подобное для всех нормальных людей в порядке вещей, но у нас слишком разные представления о нормальности. Например, для меня нормально питаться пиццей пять дней в неделю, а Паркер считал, что это вредные углеводы. Это должно было стать для меня предупреждающим знаком уже при первой встрече. Таких знаков была целая куча: человек, который не любит есть пиццу, тако и ходить по воскресеньям до обеда в пижаме… наши жизненные пути не должны были пересечься.
Он склонился над багажником и начал переставлять чемоданы местами, чтобы освободить еще место.
— Что ты делаешь? — спросила я.
При звуке моего голоса он от неожиданности подпрыгнул на несколько сантиметров и ударился головой о дверь багажника.
— Черт! — Паркер выпрямился и потер затылок. — Господи, Люси. Я не заметил тебя. — Он пригладил свои светлые волосы и засунул руки в карманы. — Я думал, ты на работе.
— Отец мальчиков вернулся домой пораньше, — сказала я, подразумевая свою работу няней и попутно изучая взглядом содержимое багажника его машины. — У тебя, кажется, намечается рабочая командировка, или как? Позвонил бы мне, и я бы вернулась…
— Это значит, что за сегодняшний день тебе заплатят меньше? — спросил он, не дав мне договорить и игнорируя мой вопрос. — Как ты планируешь помогать с оплатой всех счетов? Почему ты не взяла больше рабочих смен в кофейне? — По его лбу струился пот.
— Я уволилась из кофейни уже несколько недель назад, Паркер. Добытчик из меня неважный. К тому же, я подумала: раз ты все время работаешь, я могла бы больше помогать здесь.
— Господи, Люси! Это в твоем репертуаре. Как ты можешь быть такой безответственной? Особенно с учетом всего происходящего. — Он начал расхаживать, гневно размахивая руками, ныть и стонать, с каждой секундой все больше сбивая меня с толку.
