Она копалась в грядках, и я немного постояла рядом, потопталась, успокаиваясь и наблюдая как она аккуратно поддевает сорняки зубчатой тяпочкой, стряхивает с корней землю и собирает бурьян в ведро. Такими темпами… но Бог в помощь, как говорится, а ей – чтобы в радость. На всякий случай спросила:
- Давайте, может - я, а?
- Дай разогнусь, - придерживая поясницу, прошла она к лавке.
- Оставьте, я видела, как нужно – сегодня же все сделаю сама… - и, помолчав, добавила: - Мария Львовна, сейчас мы с вами закроем две темы, до которых дело странным образом никак не доходило, - призадумалась я, не понимая сама – как случилось, что мне до сих пор неизвестно почему я девятая и какого хрена вообще здесь творится с этими продуктовыми взятками?
- Почему я девятая? Как я понимаю, первой были вы, а дальше люди совсем уж случайные, как вы говорите. А потом, передо мной - реставраторша и журналистка. Всего девять, а нужно десять. И почему?
- Точно сделаешь? А то я выбираю с корнями…
- Странные ваши речи… у нас же был устный договор - что я помогаю вам в огороде. Так я слушаю, - в упор уставилась я на нее, подперев кулаком щеку. Решительно уставилась. Она заулыбалась, глядя на меня.
- Настырная ты, упертая, как баран. Может, и выйдет у тебя.
- Что именно?
- Да откуда ж я знаю, чего ты добиваешься? То, что тебе нужно, то и выйдет, - по изменившемуся выражению ее лица было видно, что дальше разговор пойдет серьезный и по существу: - Я с ним говорила. Мне тогда чуть за шестьдесят перевалило, и что он с фронта, я уже понимала. Проверяющая, что в школу приезжала, сбежала, как только я ей рассказывать начала… как с тобой тогда. Не Ивана она испугалась, а что я ненормальная. Да со стороны оно так и выглядело, правда? А может и его забоялась – не знаю, а только утром вернулась и сразу съехала. Может, к соседям бегала… но сюда никто не сунется – боятся… привыкли уже, что положено бояться. Какой мужик, может, и сходил бы взглянуть – что тут гремит, да жена не пустит.
- Почему?
- Дай я уже одно расскажу?
- Да, конечно. Что он рассказал вам, баб Маня? Конкретно, только его слова?
- Ну, как хочешь... - уставилась она на меня с непонятным выражением, - женатый он был, еще с молодости. Двое детей у них родилось – два парня. Потом его повысили до начальника мехколонны – в район. А так-то они жили на каком-то хуторе, я так поняла, что это у вас, как у нас тут - маленькое сельцо. А работать стал в большой станице Боковой.
- Боковской, - поправила я ее.
- Дома редко бывал, только наездами. Жена не поехала за ним, потому что пришлось бы в съемной квартире ютиться, а свой дом и хозяйство бросать. И родные ее оттуда… Плохо у них все стало – ревновала она его сильно, - встревожено всматривалась она в мои глаза.
- Мария Львовна, пожалуйста, максимально – правду. Только то, что говорил он, не домысливая и даже не приукрашивая.
- Это я так думаю, что ревновала, - виновато кивнула она, - мужик видный, при должности… у него механизаторский техникум был, а с таким образованием раньше и областями командовали, кто по партийной линии отличился.
- Вы считаете, что она его ревновала... Ладно, это логично – я бы тоже ревновала.
- А кто ж не стал бы? Я потому и говорю, - взбодрилась она, - а дальше началась война. Его сразу призвали на офицерские курсы. Механизаторов с техникумом и даже десятью классами всех на курсы брали – учиться на офицеров. Курсы в Боковой и были, и оттуда же их потом провожали на фронт – там есть железная дорога. Когда Иван стал прощаться с родными, на шею к нему девица кинулась. Он говорил мне, что ничего у него с ней не было. Только я не сильно верю, знаешь… в те времена вот так кинуться на шею женатому и целовать его, куда достанет, плакать… и все это при родной жене?
- Он сказал – не было? Значит – не было. Будем исходить из этого.
- Ну-ну… он говорил, что пока отдирал ее от себя, жена и крикнула в сердцах, что будь он проклят и чтоб у него десяток таких еще было.
- Десяток? Крикнула? – растерялась я, чувствуя безнадежную опустошенность: - И только вот из-за этого вы решили…?
- Для полюбовницы, думаю, она и сказала… чтобы досадить – что еще десять таких будет, жена-то законная одна? И еще проклинала, кричала, чтоб он пропал там и не возвращался вовсе – ждать она его, кобеля, не станет. Поговорить с ней он не успел – по вагонам скомандовали, а она сразу прочь кинулась.
- Н-ну - нет, - мотнула я головой, - это он когда рассказал вам? После которой из нас?
- После третьей – на четвертую. Я тогда уже все про него поняла, и про то знала, что с появлением новой жилички его обязательно притянет сюда. Я про семью спросила, и он вдруг рассказал. Мужики не любят рассказывать, а его, видно, мучило. Вот и прорвало - с кем еще поговорить вот так, как не с чужим человеком... старым. Может и полегчало, когда выговорился. На письма она ни разу не ответила, и сыны тоже - большие уже были. Но что-то такое он мне не договорил, замолчал - видно, совсем плохое. Может, про детей что... А свой офицерский аттестат он им выслал... я хвалила.
- Понятно, - протянула я. Какое там понятно... все паршиво. Не потому что полюбовница… нет – он уверенно сказал мне, что не был виноват. Врать постороннему человеку и оправдываться не было никакого резона. Но вот все остальное… законная жена и двое детей совершенно не вписывались в ту картину, что я нарисовала для себя.
И советского солдата, как образ собирательный, я в этом плане не идеализировала – это были вполне себе живые мужики, которые годами не видели женщин в том самом смысле и в любую минуту могли погибнуть. И я очень сильно сомневаюсь, что абсолютно все женатые отказались бы от предложенных им маленьких радостей - таких, какую предложила Ивану я. "Люби сегодня - завтра может и не быть". Это жизнь и что теперь?
Поговорили, называется... настроение мигом скатилось по наклонной, жахнуло вниз...
- Убила бы, баб Мань, почему не сказали до его прихода? - встала я и собралась уходить, чтобы не наговорить лишнего. Сердце обиженно колотилось где-то в горле.
- Да чего уж теперь, - понуро отмахнулась она, - остальное ты знаешь, теперь довольна?
- Нет, - честно ответила я.
И потихоньку слиняла на тот самый холм с видом на село. Присела на склоне недалеко от нашего лагеря, где хозяйничал дежурный кашевар и загрызала ароматную травину в зубах - чабер, что ли? Растирала в руках пахучую зелень, думала обо всем этом и ничего не понимала - хрень какая-то! Жена психанула и прокляла? И все? Сработало? Свет гаснет, кидает его непонятно куда, туман непроглядный… и все это только потому, что она что-то там сказала? Это объяснение было так зыбко, так примитивно, глупо и нереально по сравнению с эпическим появлением Вани на танке, что верилось в это… совсем уж трудно.
