Качество жизни человека прямо пропорционально его приверженности к совершенству, независимо от избранной им сферы деятельности.
Винс ЛомбардиПриверженность: способность полностью посвятить себя делу, чтобы достигнуть цели.
Люди по-разному преодолевают стресс, усталость, эмоциональные перегрузки и однообразие повседневной жизни. В медицине, как и во многих других профессиях, необходимо учитывать человеческий фактор, межличностные взаимодействия и давление эмоций. К сожалению, одно из распространенных методов приспособления, которое я заметил среди хирургов, – деперсонализация больного. Пациента часто запоминают по его болезни, а не по имени, несмотря на то что люди доверяют нам самое личное и сокровенное – собственное тело.
Приведу несколько примеров. Во время моего обучения на третьем курсе университета мы приезжали в госпиталь задолго до восхода солнца. Нашей первой задачей был сбор всей необходимой информации о состоянии здоровья и лабораторных показателях госпитализированных хирургических пациентов. Мы заканчивали к шести утра. Затем нас брали на обход, на котором хирург или резидент ходил из палаты в палату, чтобы обследовать и осмотреть больных, прежде чем составить дневной график операций. Мы, студенты, должны были помнить каждый показатель из анализов, максимальную температуру и объем мочи пациентов за предыдущую смену. Хирург обычно спрашивал: «Как поживает желчный пузырь 43 лет?» или «Что дренируется у поджелудочной железы в отделении интенсивной терапии?» После обхода резиденты и хирурги обсуждали предстоящие операции: «Я сегодня шью аорту, а вы будете делать правую гемиколонэктомию?» и «Ты взял согласие у грыжи?»
Интересно, на что конкретно должна была согласиться грыжа?
Редко можно было услышать что-то вроде: «Сегодня я собираюсь сделать резекцию желудка мистеру Смиту. Почему бы вам не помочь доктору Джонсу удалить желчный пузырь у миссис Томас?» Деперсонализация пациентов продолжалась на протяжении всей резидентуры, стажировки по хирургической онкологии и в первые годы моей академической карьеры. Будучи старшим и главным резидентом, я сводил обучающихся с ума, настаивая на том, чтобы они называли больных по имени, а не «кровоточащий пищевод», «рак поджелудочной железы» или «цирроз печени». Однако мне потребовалось несколько лет и звание академика, чтобы позволить себе делать замечания не только студентам, но и моим сверстникам-коллегами. Теперь я могу вежливо исправлять их, когда они называют пациента «животом» или каким-либо органом. И все равно, практически всегда мне приходится сталкиваться с холодными взглядами, непониманием и покачиваниями головы.
Да, это мой пунктик.
На сегодняшний день хирургическое лечение играет важнейшую роль в онкологии. Этот метод значительно повышает продолжительность жизни больных. Резекция первичной опухоли, регионарных лимфатических узлов и метастазов дает пациентам шанс полностью победить многие формы рака. Это никоим образом не уменьшает роль химиопрепаратов, лучевой, иммунной или таргетной терапии. Междисциплинарный подход к лечению рака значительно повышает показатели выживаемости больных. Но, когда дело касается крупных или агрессивных новообразований, без хирургии все равно не обойтись.
Среди хирургов сложилась еще одна профессиональная привычка: восхищение и даже, в какой-то степени, бахвальство необычными, мудреными или технически сложными операциями. Часто можно услышать: «Вау, печень, которую я сделал вчера, была чертовски сложна. Круто!» или «Я удаляю какой-то хитрый желчный проток и вену с доктором Кёрли. Это будет интереснейший случай!» Большинство хирургов любят сложные вмешательства. Честно говоря, я выбрал хирургическую онкологию как раз из-за разнообразия и возможности проводить нетипичные операции. Выполнять рутинные, обычные процедуры – это здорово, но хирурги всегда ждут «того самого звездного часа». Тем не менее я боюсь, что мы слишком часто забываем: каждая такая операция – это действительно тяжелейший опыт и стресс для пациента.
В начале карьеры, после завершения обучения и стажировки, ко мне был направлен пациент с крупным новообразованием правой ободочной кишки. Его опухоль легко прощупывалась через брюшную стенку. Этот мужчина лет сорока потерял почти 10 кг за 3 месяца без диеты и физических нагрузок. Гастроэнтеролог, который направил больного, выполнил ему колоноскопию и томографию. Оказалось, что крупная опухоль толстой кишки располагалась прямо под печенью.
Обычно потеря веса при колоректальном раке наблюдается в случае его прорастания или метастазирования в другие органы. Я изучил все снимки и не нашел ни увеличенных лимфатических узлов, ни новообразований в печени, брюшной полости или легких. Опухоль размером с большую дыню примыкала к двенадцатиперстной кишке (первый отдел тонкой кишки) и головке поджелудочной железы больного. Небольшая ремарка: тонкая кишка обеспечивает поступление в кровь питательных веществ, в то время как толстая участвует во всасывании воды и выделении отходов. Я спросил пациента, больно ли ему в области новообразования, он ответил отрицательно. Мой следующий вопрос был о проблемах с питанием, и мужчина признался, что ему хватает буквально пару крошек, чтоб насытиться. После небольшой паузы пациент добавил, что избегал приемов пищи, потому что даже после небольшого перекуса он чувствовал тошноту, а несколько раз даже была рвота с кровью.
