Возвращаться не хотелось. Продолжать заведомо провальную игру — и подавно. Единственное желание, родившееся в душе и заявившее о себе — затеряться и раствориться. Здесь. Среди деревьев и трав. Во мраке, пахнущем шиповником, садовыми цветами и яблоневыми завязями. Самой стать мраком. И пахнуть шиповником.
Вскинула голову в синюю муть, и звезды заулыбались мне. Им все нипочем было: виси себе и виси. Мгновение — и красоту веснушчатого неба перекрыла нахальная визиолла. «Ну, давай, затеряйся и растворись, — словно говорила она, то расширяя, то суживая уродливый зрачок, — а я посмотрю на твои жалкие попытки».
— Да пошла ты, — высказалась я, зарычав. — Посмотрим еще, кто последним моргнет!
И помчалась по влажной траве в яблоневую чащу.
Едва прорвала стену плодовых деревьев, мрак вобрал меня и обволок мирным шелестом крон. Кружевные ветви сомкнулись над головой, разрезая небо на лоскуты. Ветер отобрал дыхание, заставляя легкие сжиматься и просить воздуха. Я неслась в никуда, стаптывая клумбы и спотыкаясь на камнях, и старалась обогнать свою тревогу. Серую безысходность, что свалилась на плечи. Два варианта финала, в каждом из которых роли для меня не было.
Светящиеся окна за моей спиной давно зашторил вечерний мрак. Сад кончился, и ноги вынесли меня на холмистый грунт. Под ногами расстелился ковер из диких цветов. Впереди, за белой полоской дрожащего тумана, серебрился грот и журчала вода.
Осторожно, стараясь не спотыкаться, я подобралась к небольшому водопаду. Уселась на мерцающий камень, что еще хранил тепло солнечных лучей, и уставилась в темноту, сложив руки на коленях. Вот и проиграла ты свой бой, Лира Крэтчен. Только ты можешь завершить свою историю, так и не начав. Тебя использовали, словно суконку для обуви, притворяясь твоими друзьями! Даже из тюрьмы тебя вызволить не попытались. Думаешь, окажись ты в опасности, кто-то из «Воронов» прибежит тебе на помощь?
Я знала ответ и раньше. Только почему-то не желала верить, что он правдив. Каждый раз, когда сомнения закрадывались в мою голову, я вспоминала поцелуи Олафа и наши прогулки по парку. Его слова, в которых сквозила искренность, его улыбку… Ты нравишься мне, Лира Крэтчен. Ты нравишься мне. Ты…
— Снова захотела заночевать в моих покоях? — нарочито сварливый голос прорвал мрак над моим плечом, заставив вздрогнуть. Беспокойство сменило волнение: легкое и щемящее. Приятное.
Я лениво обернулась:
— Рэнимор! Почему ты всегда оказываешься там, где я? Где бы я ни была!
Принц ухмыльнулся. Распахнул свой длинный плащ и стащил с широкой спины. А потом — склонился и накинул одеяние мне на плечи.
— Замерзнешь ведь.
— Ты на мой вопрос не ответил, — буркнула я недовольно.
— Кто знает? — Рэнимор пожал плечами и снова улыбнулся. — Может, это мой долг — следить за действующим членом «Воронов»? А может…
Мускулистая рука Рэнимора взметнулась в воздух и легким движением сбила мою визиоллу. Мириады белых искр просыпались на землю и погасли в траве. Я ойкнула и закрыла лицо руками. Волнение стало ощутимым и удушающим: окатило грудь, прокралось в сердце, стиснуло ребра, не давая сделать вдох. Я уже знала ответ, как и в случае с Олафом, но снова, настойчиво и упорно не подпускала его к себе. Потому что было удобнее верить в мой иллюзорный мир: безопасный и комфортный.
Ты мне нравишься, Лира Крэтчен. Ты мне…
— А может, — чужое дыхание коснулось моих ладоней, и мурашки предательски побрели по коже, — я сам так хочу.
Глава 43
Горячее дыхание скользило по коже, рождая дрожь и мурашки. И, хотя я не видела лица Рэнимора, знала: он приближается. Медленно, дразняще, неумолимо, будто кот к полузадушенной мыши. Словно хищная птица к полевому грызуну. Наслаждается моей дрожью и смятением и получает от этого удовольствие.
— Снова волю мою похитишь? — усмехнулась я нарочито, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
— Решил погулять с тобой, — проговорил он в ответ. Так близко, что в голове зазвенело. — Вот и все.
— А что, если я хотела побыть одна? — я осторожно развела пальцы и приоткрыла один глаз. — Поставишь свои королевские желания выше моих?
Рэнимор устроился рядом, на камне. Чуть склонялся ко мне, как ива к воде. Красивый. Статный. И очень коварный.
— Ты лжешь, Лира, — он улыбнулся, и его голубые глаза заискрились, вобрав сияние звезд. — Когда человек чем-то расстроен, он хочет, чтобы его поддержали. И, если твои подруги не сумели этого понять, вот он — я.
— Так заметно? — я отняла мокрые ладони от лица, и ветер, катающийся по холмам, огладил щеки холодными ладонями.
Рэнимор кивнул и потянул ладонь к моей щеке. Неловко собрал слезы и тут же отдернул руку. А у меня внутри все превратилось в огромную глыбу льда: то ли от приятной тревоги, то ли от опасения. Неужто догадался?! Вдруг пришел сюда затем, чтобы торжественно ознаменовать мой конец?!
— Не переживай ты из-за этих испытаний, — успокаивающе проговорил он и склонился еще ближе. Почти зашептал на ухо: — Все субъективно. Такие мелочи не стоят твоих слез. Сегодня тебе не повезло, но завтра все может быть иначе. Вот увидишь!
Я отстранилась, едва его дыхание коснулось моего подбородка, и почти зарычала от обиды. Эх, Рэнимор! Знал бы ты, отчего я на самом деле печалюсь, не разговаривал бы со мной так. Хотя… думай, как думаешь!
— Низшие с ними, с испытаниями, — промолвила я, отодвигаясь подальше на всякий случай. — Нужны они мне больно.
— Отчего же ты так расстроена?
— Слушай, Рэнимор, — я начинала злиться. — Не нужно ковыряться в моей душе, выуживая занозы. Просто оставь меня одну. Помоги лучше Шанти: она всегда трясется, как заливное!
Рэнимор непонимающе глянул на меня исподлобья, а потом рассмеялся:
— Шанти? О, Филлагория! Лира, ты что, ревнуешь?
Его слова были подобны удару в солнечное сплетение. И этот удар вмиг вытряс из меня дух. Я потеряла дыхание, а ночь неожиданно показалась густой и темной: хоть на кусочки режь. Ревную? Вот еще!
«У вас истинно королевский разрез глаз», — пропел в голове визгливый голос шута, и насыщенная тьма вокруг превратилась в черный лед. Я улетела в замерзший омут, и бурное течение потянуло ко дну. Воздух — лед, сердце — лед, да и небо, кажется, кто-то отлил из замерзшей воды.
— Кого ревную? — я нахмурилась, стараясь держать марку. Но руки уже во всю ходуном ходили, а изнутри колотила дрожь. — Тебя, что ли? Не много ли чести?
Не странно ли это: ревновать своего брата? Вернее, может-быть-брата?
— Ты очень эффектно сбила визиоллу, Лира, — Рэнимор засмеялся. — Жаль, что выступила хуже.
— Можно подумать, ты смотрел! — рявкнула я, вспомнив, как ждала его взглядов и одобрения в те секунды, как он дарил их Шанти.
