Приподнимаюсь на локтях и беру записку Леона. На гостиничной бумаге, с щегольски выписанным названием «Кроличий прыжок» по низу страницы. А почерк у него обычный – мелкие аккуратные округлые буквы. В приступе стыдливой сентиментальности складываю листок и прячу в сумочку.
В дверь тихо стучат.
– Войдите!
На нем гигантская футболка с изображением трех конфет и крупной надписью «Брайтонские леденцы». Мое настроение тут же на порядок улучшается. Ничто так не скрашивает утро, как мужчина в забавной футболке, особенно если в руках у него многообещающий бумажный пакет, на котором сбоку написано «Валери. Кафе-кондитерская».
– Лучшая футболка Бэбс?
– Она мой новый персональный стилист.
Протягивает пакет с выпечкой и садится на кровать, приглаживая волосы. Снова нервничает. И почему его нервная суетливость кажется мне такой милой?
– В душ нормально добралась? – спрашивает он в конце концов, кивком указывая на мои мокрые волосы. – В смысле, как нога?
– Мылась как фламинго. – Поджимаю колено.
Он улыбается. От его улыбки возникает ощущение, что ты только что выиграл в игре, не подозревая, что в ней участвовал.
– А дверь там, кстати, не закрывается. Я думала, вдруг ты неожиданно войдешь, однако карма этим утром, видимо, занималась чем-то другим.
Он сдавленно хмыкает и с удвоенным вниманием поглощает круассан. Сдерживаю улыбку. К сожалению, мне слишком нравится, как он нервничает, и я снова его провоцирую, не могу удержаться.
– Хотя ты в любом случае дважды видел меня практически голой. Так что особых сюрпризов не ожидается.
Поднимает глаза и произносит с нажимом:
– «Практически» – не то же самое, что «совсем». Собственно, разница принципиальная.
У меня внутри екает. Не зря вчера возникла неловкость, я не придумала то сексуальное напряжение. Воздух снова им заряжен.
– Волноваться по поводу отсутствия сюрпризов надо мне, – продолжает Леон. – Ты-то видела меня совсем голым.
– Да, я тогда еще подумала… Когда я ввалилась в душ, у тебя правда…
Он исчезает в направлении ванной с такой скоростью, что я не успеваю услышать предлог, который он бормочет. Закрывает дверь и включает душ. Улыбаюсь. Вот и ответ на мой вопрос. Рейчел будет в восторге.
46. Леон
Никогда так не думал над записками. Было гораздо проще, когда царапал отдельные мысли соседке-другу. Теперь тщательно подбираю фразы – для женщины, которая занимает почти все мои мысли. Ужасно. Сажусь с ручкой и бумагой и забываю все слова. Ее записки – дерзкие, кокетливые, очень на нее похожие. Эта вот после Брайтона была прилеплена пластилином к двери спальной:
Привет, сосед! Как прошел переход на ночное существование?
Я смотрю, Лора с семейством в наше отсутствие опять прошерстила мусорные баки – такие шалунишки.
Пишу, чтобы еще раз поблагодарить за спасение из пучины морской. Только, пожалуйста, как-нибудь тоже упади в большой водоем, чтобы я могла отплатить услугой за услугу. Во имя равенства, так сказать. И еще потому, что, мне кажется, ты бы выглядел точь-в-точь как мистер Дарси, когда он выходит из озера.
Мои записки – неестественные, вымученные. Пишу, когда возвращаюсь домой, переписываю перед работой, а потом терзаюсь всю ночь в хосписе. Пока не вернусь и не найду ответ, от которого сразу становится легче. И все повторяется снова.
В итоге в среду набираюсь мужества и оставляю на кухонной стойке следующее:
Какие планы на выходные?
Сомнения парализовали, как только отошел от дома достаточно далеко, чтобы возвращаться. Вышло чересчур коротко. Может, она даже не поняла, к чему я? Или обиделась? Ох, почему все так сложно!
Правда теперь мне лучше…
В эти выходные я одна дома. Не хочешь прийти и приготовить бефстроганов с грибами? До сих пор пробовала его только разогретым, а прямо из духовки, наверное, еще вкуснее.
Тянусь за бумажкой и царапаю ответ.
И шоколадные пирожные на десерт?
Ричи: Стремаешься?
Я: Нет! Нет-нет!
Ричи фыркает. Он в хорошем настроении – теперь это норма. Говорит с Герти по телефону минимум через день. Обсуждать апелляцию приходится много, и частые звонки оправданы. Материалы пересматриваются, появляются новые свидетели, и, наконец, в нашем распоряжении запись с камер наблюдения.
Я: Ладно, немного волнуюсь.
Ричи: Все путем, брат. Ты же знаешь, ты ей нравишься. Какой план? Это будет сегодня?
Я: Конечно нет! Слишком быстро.
Ричи: Ноги побрил на всякий пожарный?
Не удостаиваю ответом. Ричи посмеивается.
Ричи: Она мне нравится. Хорошую девчонку отхватил.
Я: Не уверен, что «отхватил».
Ричи: В смысле? Ты про ее бывшего?
Я: Она его больше не любит. Но там все непросто. Беспокоюсь за нее.
Ричи: Он урод?
Я: Ага.
Ричи: Издевался?
При мысли об этом сжимается сердце.
Я: В каком-то смысле. Она особо не рассказывает, но… У меня плохое чувство.
Ричи: Черт. У нее психологическая травма…
Я: Думаешь?
Ричи: Ты говоришь с королем ночных кошмаров. Не знаю, я ее не видел, но если она до сих пор переваривает старое дерьмо, все, что ты можешь сделать – быть рядом и позволить ей самой решать, когда она созреет.
Травма от суда и первого месяца тюрьмы дала о себе знать у Ричи через шесть недель после приговора. Трясущиеся руки, внезапные страхи, навязчивые воспоминания, нервное вздрагивание при каждом шорохе… Больше всего Ричи допекало именно последнее – ему казалось, что для тех, чье потрясение связано с громкими звуками, как у солдат, надо выделить особый вид посттравматического расстройства.
Ричи: И не решай за нее. Не думай, что она по определению еще не готова. Ей лучше знать.
Я: Ты славный парень, Ричард Туми.
Ричи: Не забудь через три недели сказать то же самое судье, братишка.
Появляюсь дома около пяти; днем Тиффи навещали Мо и Герти.
Странно приходить сюда в выходной. Теперь это ее квартира.
Ноги, естественно, не брею, однако готовлюсь неумеренно долго. Все думаю, где буду спать сегодня ночью. Вернусь к маме или останусь? Мы уже делили кровать в Брайтоне… Хочу послать сообщение, что на ночь уйду. Мол, я не навязываюсь. Потом решаю, что не стоит преждевременно забивать гвозди в гроб и принимать решения за Тиффи, как и советовал Ричи. Оставляю все как есть.
