— Он согласился?
— Сказал, будет. Я за ним машину отправил и Грише поручил следить в оба глаза, чтобы не очень бузил на банкете. Прессы будет много, а он пить не умеет.
Дима усмехнулся. Вадим, как всегда, проявил дальновидность. Абалов, будучи очень хорошим актером, пить совершенно не умел. То есть любил это дело, но после пятой рюмки срывался в «штопор». А в подпитии становился просто невыносим. Для прессы — лакомый кусок.
— Молодец. Спасибо.
— Да, не за что, Дима.
— Ты сам-то где сейчас?
— В больничке пасусь.
— Все тихо?
— Да вроде.
— Хорошо. Я буду часа через полтора.
Дима закрыл телефон и сунул в карман.
«БМВ» прополз по узкой улочке — колодец, две колонки, дренажная канава и пасущиеся на обочине коза с козлятами, остановился у дощатого забора с воротами, на которых красовался номер 21.
Здесь Дима вместо того, чтобы нажать на клаксон, выбрался из машины и, подойдя к калитке, постучал. Через несколько секунд калитка приоткрылась. Перед Димой стоял Седой. Был он одет в спортивный костюм отечественного покроя и кеды. Седая шевелюра на голове всклочена, словно бы смотрящий только-только проснулся.
— А, Кроха-младший, — Седой отступил, придерживая створку. — Ты по делу или из уважения заехал?
— С удовольствием бы приехал выпить чаю и поговорить за жизнь, да ситуация продохнуть не дает, — ответил тот.
— Заходи, — пригласил Седой, указывая на старенький дом с узкой остекленной верандой. — Чайку и так можно выпить, пока о делах говорить будем.
Они прошли в дом. Жил Седой аскетично. Не зная, кем является хозяин, насколько высокое положение он занимает в криминальной городской табели о рангах, можно было бы предположить, что живет здесь обычный одинокий пенсионер. Мебель знавала лучшие времена. Узкая железная кровать с плоской подушкой заправлена аккуратно, на армейский манер. Рядом с кроватью стул, на нем ворох газет и очки. У окна видавший виды стол, застеленный китайской пластиковой скатертью под кружево, а на нем — пара аптечных склянок и фаянсовая кружка с едва заметной трещинкой. У стены — платяной шкаф, лак на котором давно облез, а зеркало потемнело от времени. Амальгама по углам сошла, оставив темные пятна. В углу такая же старая тумба, на ней телевизор «Горизонт». Ходики на стене отмеряют секунды.
Дима остановился на пороге, огляделся, кивнул, словно бы увиденное его полностью удовлетворило.
— Уютно у вас.
— Правда? — спросил Седой удивленно и осмотрел комнату, словно бы видел ее впервые. — Врешь, — наконец сказал он. — Какое там уютно. Вон, боевики у Манилы и те лучше живут. Времена такие, Дима. Всем стало плевать на законы и порядки наши. Люди понятий соблюдать не хотят, только и думают, как бы карман набить. От того и все беды наши. Порядка нет. Да ты проходи, присаживайся. Сейчас чаю попьем.
— Если не возражаете, вы отдохните, а я чайник поставлю.
Седой кивнул:
— Сам сделаю. Ты нынче мой гость. Вот я к тебе завтра приеду, тогда суетиться и будешь.
Седой скрылся в кухне, а Дима прошелся по комнате, оглядывая обстановку. Осторожно пощупал рукой натяжение кроватных пружин, наклонился к окну. Звякнуло в кухне ведро. Хлопнули дверцы шкафа.
— Ты располагайся, — донесся до него голос Седого. — Так что за дело-то у тебя?
— Сегодня утром мою невесту украли какие-то люди. Посадили в машину, вывезли за город и избили. — Седой на кухне звякал посудой, но Дима не сомневался, что тот слышит каждое его слово. — Мы едва сумели ее найти. — Он механическим движением взял со стола аптечные склянки, покрутил в пальцах, аккуратно поставил на место. — Сейчас она в больнице, и у меня есть все основания опасаться за ее безопасность. — Дима вернулся к кровати, поднял очки Седого, посмотрел сквозь них на газеты, поднял верхнюю — «Комсомолку», затем еще одну — «Труд», еще — снова «Комсомолка», положил очки обратно.
— Почему ты решил, будто твоей невесте что-то угрожает? — спросил Седой из кухни.
Дима с любопытством осмотрел ходики, потянул за цепочку.
— Сегодня утром, — пояснил он, — убили Ляпу.
— Слыхал я об этом, — отозвался Седой, вновь открывая какой-то шкаф.
— Чужаки решили начать войну. Они — беспредельщики, а на войне все средства хороши. Я беспокоюсь за свою семью.
— Резонно, — заметил Седой, входя в комнату.
Он внес вазочку с сушками, чайник, составил их на стол. Затем еще раз сходил на кухню, принес чашки. В чашках болтались пакетики «Дилмаха».
— И что ты намерен делать?
— Хочу увезти ее из города. На время, конечно, пока все не уляжется.
— Ну, про это я понял. А в остальном? Ты вроде отцовских дел сторонишься?
— Пока дело не доходит до войны, — возразил Дима. — Отвезу невесту с дочкой в Москву и вернусь.
— Похвально, — оценил Седой, заливая пакетики кипятком. — Как думаешь, кто убил Ляпу?
— Не скажу, кто именно исполнил заказ, но слил его чужакам Манила.
Седой прищурился.
— Можешь доказать?
— О встрече на вокзале знали четверо — вы, я, мой отец и Манила, — ответил Дима. — Люди, похитившие мою невесту, работали на чужаков. Ни мне, ни моему отцу нет смысла устраивать подобное похищение. Вам война не выгодна. Остается Манила. Он-то в любом случае не внакладе.
— Твой отец тоже не внакладе, — возразил Седой и тут же оговорился: — Это не я говорю, это скажут люди, когда придет время разборов. А похищение… Оно ни о чем не говорит. Насколько я понимаю, твоя невеста жива. Так что… — Старик развел руками. — Ты пей чай, пей, пока не остыл.
Дима послушно отпил из чашки. Говоря откровенно, чаю он не хотел, но из вежливости надо было сделать хотя бы глоток.
— Есть еще одна вещь… — Дима отставил чашку. — Машина, на которой были похитители. Номера, само собой, левые, я их даже пробивать не стал, а вот цвет редкий. «Мокрый асфальт» с металлическим отливом. Таких в городе всего две. Одна у инженера какого-то, а вторая у человека из Манилиной структуры.
Седой кивнул, соглашаясь с его доводом, нахмурился.
— Помню. «Девятка». Видел недавно у «Царь-града». М-да, — протянул он. — Предъява конкретная. Отец знает?
— Нет еще.
— И что ты надумал? Объявлять будешь?
— Хотел с вами посоветоваться, — ответил Дима. — Потому и приехал.
— Ну что же. — Седой отпил чаю, отставил чашку. — Я бы на твоем месте рассказал обо всем отцу. Он — человек авторитетный, сможет базар тереть правильно, да и ответ держать ему проще будет, случись что. Тебя, конечно, тоже выслушают, но спросят строже.
— Я подумал так же, — кивнул Дима, поднимаясь.
