Как-то собрались мы с Моргуновым в Дом кино, на троллейбусной остановке дождались троллейбуса, вошли, троллейбус тронулся, и вдруг он объявил:
— Товарищи, приготовьте билеты! Пассажиры троллейбуса, их было немного, стали доставать из карманов и сумочек билеты.
— Так. А теперь руку с билетом подняли вверх! Все начали поднимать руки.
И все подняли руки выше.
— Спасибо, опустили. А вы, товарищ, что руку не подняли? Билет не успели взять? Документик можно посмотреть? Пропуск? Ну, давайте пропуск.
Взял документ, посмотрел на фотографию.
— Так, Иван Пантелеевич Жмырев, старший экономист. Очки снимите, пожалуйста, Иван Пантелеевич. Чуть-чуть брови поднимите. Так, достаточно. Теперь уголки губ опустите, Иван Пантелеевич. Еще чуть-чуть. Нет, обратно. Хорош. Так, соответствует. Держите, — Моргунов вернул пропуск. — На первый раз прощаю. Заплатите за билет и можете ехать.
— Товарищ кондуктор, если забыть про старшего экономиста Ивана Пантелеевича, во вверенном вам транспортном объекте, в принципе, образцовый порядок.
— Спасибо.
— Надо говорить: «Служу Советскому Союзу».
Мы билет так и не взяли, вышли на своей остановке.
СТАЛИН Я, ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ!
1952 год. Матч сезона: сборная СССР — сборная ФРГ. Билеты раскупили за месяц. С моими однокурсниками и друзьями по Архитектурному институту Димой Жабицким и Андреем Соколовым приехали на стадион «Динамо» в надежде купить билет с рук. Народу полно. Все спрашивают лишний билетик. Билеты у двух есть, но продают очень дорого. Смотрю, идет Женя Моргунов. Окликнул.
— Женя, билета лишнего нет?
— А ты без билета? Пойдем, проведу.
— Я не один, нас трое.
— Бог троицу любит. Пошли, ребята. Протиснулись к контролеру. Моргунов спрашивает:
— Сева Бобров прошел?
— Не знаю. У меня нет.
— Смотри внимательно. Эти трое со мной. Заслуженный мастер спорта Иванов — проходи, Гия. Заслуженный мастер спорта Петров — проходи, Дима. Заслуженный тренер РСФСР Сидоров. Как тебя?
— Андрей.
— Проходи, Андрей/ — Постороннему: — А ты куда лезешь, товарищ дорогой?! Отойди! Все. Мои все прошли. Больше никого не пускать. Будут спрашивать, говори, я в ложе прессы.
Прошли шагов десять, контролер окликнул:
— Товарищ, а кого будут спрашивать?
— Меня.
— А как вас назвать?
— Не узнал?! Сталин я, Иосиф Виссарионович. Все замерли. Контролер открыл рот.
— Шучу. Пошли, ребята.
— Подождите, а говорить-то как?
— Моргунов, Евгений Александрович. Пошли.
— Товарищ Моргунов, — нас догнал человек в берете, — советую вам с такими шуточками поаккуратней.
— А вы уверены, что я — Моргунов?
— А кто?
— Берия, Лаврентий Павлович!
Матч мы смотрели из ложи прессы. Моргунов хотел провести нас в правительственную ложу, но я его отговорил.
Между прочим. Пройти Евгений Моргунов мог куда угодно и к кому угодно. Его учитель, классик советского кино, профессор Сергей Аполлинариевич Герасимов говорил: «Если меня вызовет Сталин, а в его кабинете рядом с ним будет сидеть Женя Моргунов, я нисколько не удивлюсь».
НОВАЯ КОНСТИТУЦИЯ
В 61 году я уезжал из Ленинграда в Москву (там мы с Виктором Конецким работали тогда над сценарием фильма «Путь к причалу»). На «Красную стрелу» опоздал. Взял билет на проходящий из Мурманска поезд «Полярная стрела». Поезд пришел вовремя. Вошел в свой вагон, в свое купе, а там Евгений Георгиевич Моргунов собственной персоной. Ну, обрадовались встрече, конечно. Женя возвращался из Мурманска со съемок. Поезд тронулся, в четырехместном купе нас было двое.
— Слава богу, одни едем, — сказал я.
— Не факт. В Бологом могут подсадить. Вошел проводник:
— Ваш билет, пожалуйста, — обратился он ко мне.
— Пожалуйста, — я протянул билет.
— Узнаешь товарища? — спросил Женя.
— Узнаю. Он только что прошел.
— «Витязь в тигровой шкуре» читал?
— В школе проходили, кажется. А что?
— Это он написал. Знакомься: залуженный писатель Российской Федерации товарищ Шота Руставели.
— Рады видеть, — вежливо сказал проводник. — Постель брать будете?
— Буду.
— Любезный, ты вот что, неси сюда свечку и красную скатерть! — распорядился Моргунов. — Мы с товарищем Руставели будем новую Конституцию писать. Давай, действуй!
— Свечка есть. А красной скатерти нет. Есть зеленая, совсем новая, нестираная. Принести?
— Да ты сам понимаешь, что говоришь? Нашу самую гуманную, самую справедливую, самую мудрую Конституцию на зеленой скатерти писать? Абсурд! Нонсенс! — возмутился Женя.
— Есть занавеска, кремовая.
— А флаг есть красный?
— Есть.
— Неси.
— Он старый, мятый.
— Неси какой есть. И главное, чтобы до Москвы к нам никто не совался.
— А если в Бологом подсядут?
— Рассортируй по составу. Ты что хочешь, чтобы Родина без новой Конституции проснулась?!
