Нет… Это было невозможно. Я не мог убить Марианну, хоть и знал, что умру вместе с ней. Вы понимаете меня, отец? Как я мог убить мою возлюбленную? Как я мог отравить смертельным ядом самую прекрасную, самую совершенную, самую желанную, мою богиню, мою хозяйку и госпожу. Я отстранился от нее, взглянул на нее с мольбой и сказал:
— Марианна… Если я волью в тебя мой белый эликсир… он убьет тебя. Я обреку на смерть того, кого я люблю больше своей жизни.
Она всхлипнула:
— О, Людвиг! Я чувствую то же, что и ты… Если ты на пике страсти впитаешь в себя мой эликсир… ты умрешь… Не проси, я не согласна принести такую жертву. Ты — моя любовь!
Поднявшись с земли, мы спешно оделись, а потом снова бросились друг другу в объятия и зарыдали. Боль в костях усилилась, перетекла в вены. Казалось, будто тысячи стальных ножей все глубже входят в наши тела, круша кости, разрывая сухожилия. Невыносимая пытка! Нет человека, способного противиться зову вечной любви.
Мы вышли из лабиринта и вернулись к экипажу, который должен был отвезти нас в гостиницу в окрестностях Мюнхена, где я снимал номер. На моих щеках еще не высохли слезы, когда я увидел во тьме ночного сада, за деревьями, две фигуры. Дионисий и Анна исступленно целовались. Два обнаженных тела сплетались в неистовом танце страсти.
52
— Ты сошел с ума, — сказал я Дионисию, когда он разбудил меня ночью. Марианна лежала одетая. Эту ночь она провела рядом со мной, не выпуская из своих ладоней мою руку.
— Я сошел сума от любви! О, Людвиг! Как я ошибался! Любовь существует, да, существует! — воскликнул Дионисий. — Сегодня Анна станет моей женой!
Я не узнавал своего друга.
— Если они вас поймают, вам не жить. Ты хочешь обвенчаться с Анной? Но ведь она сегодня вечером пойдет к алтарю с другим! Возможно, ты не знаешь, с кем имеешь дело? Он — один из самых могущественных людей Германского союза! Он сотрет тебя в порошок!
— Спорить некогда! Экипаж ждет. Мы едем в Ландсхут. Вы с нами? Я знаю священника-иезуита. Он обвенчает нас без лишних вопросов, так что никто не узнает. Но нужно торопиться. Мы прибудем в Ландсхут на рассвете, войдем в храм и выйдем оттуда уже супругами.
Марианна и я поднялись с постели, спустились во двор и сели в четырехместный экипаж. Дионисий и Анна сидели напротив нас. Княгиня не опустила глаза, когда я посмотрел на нее. Дионисий был моим лучшим другом. Ради него я был готов на все, и он это знал.
Так вчетвером мы убегали от реальности. Мы держали путь в маленький городок на севере Баварии — туда, где нас ждал католический священник.
Через три часа мы въехали в ворота Ландсхута и направились к небольшой церквушке, стоявшей на окраине этого прелестного городка на берегу реки Изар. Дионисий выпрыгнул из экипажа и постучал в дверь храма. На пороге появился монах. Они обменялись парой слов, после чего священник исчез, а Дионисий повернулся к нам и подал знак, что все идет как задумано. Через несколько минут появился старый священник-иезуит. Переговорив с ним, Дионисий вернулся к экипажу. «Старик согласился обвенчать нас», — сообщил он. Вы же знаете, отец, что многие священники соглашаются на тайные венчания взамен на щедрые пожертвования, а также стремясь в наше непростое время пополнить ряды паствы двумя новыми обращенными.
Тайная церемония. Никаких гостей. Четыре любящих сердца. Двое мужчин, две женщины. Двое смертных и два божества. Любовь земная и любовь вечная. Дарующая жизнь и несущая смерть.
Мы выехали на главную улицу Ландсхута. Фасады домов, окрашенные в пастельные тона, были единственными спутниками нашего свадебного кортежа.
— Ну а сейчас… что нам делать? — спросил я Дионисия.
— Делайте что хотите. Вы свободны…
Его слова вызвали во мне огромную грусть. Свободны?! Да что он знает о свободе? Ведает ли он каково это — знать, что тебе никогда не суждено соединиться с той, кого несколько минут назад ты нарек своей женой? С женщиной, которую ты любишь больше всех на свете?
— А вы, Дионисий?
— Анна должен вернуться в Мюнхен, сегодня вечером она соединится браком с князем.
— Но… Дионисий! Она — твоя жена! Этой ночью она возляжет с другим мужчиной! Неужели ты допустишь это!
— Анна обещала отцу выйти замуж за этого человека, Людвиг, и я должен уважать его решение. Жизнь и любовь идут порознь, мой друг. Но ничего: рано или поздно мы преодолеем все препятствия и будем вместе. Наша любовь победит! — молвил Дионисий.
Мы попрощались, искренне и горячо обнявшись. Анна и Дионисий сели в экипаж и поспешили вернуться в столицу Баварского королевства. Их несчастья только начинались. Что же касается нас с Марианной, то мы направились в единственную в Ландсхуте гостиницу и сняли номер на ночь. Потом мы отобедали и пошли прогуляться к реке Изар.
Марианна рассказала мне о своей жизни: о детстве и отрочестве, об уроках пения, о первых звуках, о том, что значило для нее петь. Дочь оперной певицы и дирижера, она, в отличие от меня, была с ранних лет окружена музыкой. В пять лет она впервые осознала, что помнит все партитуры, звучавшие в ее доме, что может спеть любую арию или романс, услышанные когда-то. Она предпочла не рассказывать о первой любви, сказала лишь, что ее избранник был молодым дворянином. Он учился играть на виолончели. Он умер, когда она кричала от наслаждения, прижимаясь к его чреслам. Эти воспоминания навеяли на нее грусть, глаза наполнились слезами. «Мне пришлось вырвать любовь из своего сердца», — вот и все, что сказала она. Но я-то знал, что эти слова таят сотни преступлений, что в этот миг к ней взывают с мольбой души людей, загубленных ею во время соития.
Наступила ночь. Мы так и не могли побороть в себе страх перед эликсиром смерти, поэтому после жарких объятий и поцелуев мы отправились на охоту поодиночке — так, как мы делали это прежде. Марианна и я рыскали в окрестностях Ландхута, как дикие звери, потому что сила любви звала нас утолить голод. Каждый нашел себе свою жертву, пропел ей песнь любви и завладел ее телом, чтобы отправить несчастного в обитель вечного сна. Так, отец Стефан, прошла первая брачная ночь наследника Тристана и наследницы Изольды. Два убийства в одну ночь в Ландсхуте освятили наш союз. О, ночь, таящая ложь и измену! О, ночь, покров порока и преступления! К полуночи мы вновь вернулись в нашу спальню, снова опустошенные, снова беспечные, снова свободные от зова плоти. Наши лица заливала густая краска стыда, но не от того, что мы сделали, не от осознания пусть необходимой, но все же измены. Нет, в нас стонала пристыженная гордость. Мы, любившие друг друга больше жизни, вынуждены были делить свою постель с другими, чтобы не погибнуть…
Поймите, святой отец, в тот миг мы могли смириться с изменой, лишь бы только не обречь друг друга на смерть. Больше всего на свете мы желали соединить наши тела, но в то же время наша неверность была залогом самой чистой и преданной любви. Это был единственный способ освободиться от довлеющей над нами силы, не причинив страдания любимому.
