Вдруг из темноты вынырнула рука и приставила мне к горлу острый нож. Нож сильно надавил на сонную артерию, оставив на коже небольшой порез. По шее скатилась большая капля крови. Женская рука, сжимавшая смертельное оружие, дрожала. Я понял, что убийца колеблется, но этот момент слабости продлится недолго. Если я ничего не предприму, то через несколько секунд буду валяться на земле с перерезанным горлом.
— Кто ты, мой палач? — прошептал я. — Может быть, ты наследница Изольды? Или это ты, Марианна? Кто желает перерезать мне горло — твоя страстная женская душа, истосковавшаяся по ласке, ослепленная гневом? Или это надменная сила, свившая себе гнездо в твоем теле, направляет твою руку? Сила, которую ты ненавидишь. Сила, с которой ты не можешь совладать. Неужели ты позабыла, как тебя била дрожь, когда звуки рвались наружу, сочились из каждой поры кожи? Ты забыла слезы, которые пролила, когда твоя первая любовь умерла у тебя на руках? Ты, верно, уже и не помнишь, что когда-то была женщиной, что она до сих пор живет в тебе. Но еще не все потеряно, Марианна! Еще есть надежда! Страсть еще жива в нас! Я чувствую это. Не потому ли ты дрожишь? Что есть эта дрожь, как не пробуждение страсти? У нас все будет! Мы сможем вернуть земную любовь, сможем вернуть в наши сердца человеческую любовь, ту скоротечную, незатейливую, бесхитростную, презренную любовь, которой мы жаждем больше всего на свете. Ту любовь, которую мы однажды обретем! Мужчина и женщина вместе смогут победить любовь вечную. Ведь ты хочешь убить себя! Ты и сама знаешь! Это вечная любовь заносит надо мной нож. Это она хочет убить меня твоей рукой, потому что чувствует во мне присутствие волшебного эликсира и страшится этого… Я знаю это, потому что она говорит и во мне, она боится и гонит меня прочь от тебя. Но это не наша война. О, моя Изольда, я твой Тристан! Напои меня эликсиром, который соединит наши души. Подари мне свой звук любви, а я подарю тебе свой… Заставь меня полюбить тебя, чтобы я ощутил в себе страсть первого человека, и я заставлю тебя полюбить меня, чтобы ты почувствовала страсть Евы! Сделай меня мужчиной, и я сделаю тебя женщиной!
Ее руки задрожали так, что давление ослабло. Она выронила нож, и он упал на землю. За спиной раздался тяжелый вздох. И в этот миг иллюминации, предвещая соединение двух любящих сердец, осветили ночное небо над Баварией.
51
Вместе мы, Марианна и я, дошли до пруда в центре лабиринта. Свет огней, смешавшись с бледным свечением луны, отражался в глазах моей возлюбленной. В ее душе, как и в моей, почти умерла надежда. Ее глаза излучали ужас сотен мужчин, умерщвленных ею, и одиночество, безграничное одиночество — то же, что жило и во мне.
Сквозь тихое журчание воды в фонтане нам послышался слабый перезвон бубенчиков. Он говорил нам о том, что момент, которого мы оба ждали так долго, настал. Наши глаза встретились, руки соприкоснулись. Наши голоса слились воедино. Мы пели, используя один-единственный звук — звук вечной любви. Я полюбил Марианну, а Марианна полюбила меня. Мы напоили ночь эликсиром любви. Звуки, вырываясь из наших гортаней, устремлялись ввысь. Они соединялись и отдалялись друг от друга, чтобы соединиться вновь, как две реки, что впадают в одно озеро. Вместе мы пили волшебный напиток и не могли напиться.
Вот он нежно улыбнулся…
Тихо взор открыл прекрасный…
О, взгляните! Видно вам?
Всё светлее он сияет,
Ввысь летит в мерцанье звезд…
Видно вам?
В сердце гордом сколько жизни!
Полным счастьем грудь трепещет,
И дыханье, чуть дрожа, кротко веет на устах…
Тише… Смотрите!.. Иль не ясно вам?
Иль одна должна я слышать
этой песни чудной звуки —
Плач блаженства, все сказавший,—
песню мира, голос друга,
Лаской дивной вдаль манящий
и меня с собой вознесший?
Звуки всюду плещут, тают…
То зефиров тихих волны?
Или слезы туч ароматных?
Нарастают сонмы звуков…
Мне вздыхать ли или слушать, упиваться,
вглубь спуститься иль с эфиром слиться сладко?..
В нарастании волн, в этой песне стихий,
в беспредельном дыханье миров —
Растаять, исчезнуть, все забыть…
О, восторг!!!
Впервые, отец Стефан, моя Марианна, моя Изольда напоила меня эликсиром любви. Впервые я сам смог почувствовать то, что довелось испытать женщинам, соблазненным моим голосом. Я окунулся в купель музыки, вдыхал ароматы божественных цветов. Свежий бриз целовал мои губы. Легкая дрожь пробежала по всему телу, словно теплый ветерок коснулся морской глади. Я слышал смех всех женщин мира. Я видел, как нависают над землей радужные мосты. Любовь, необъятная как вселенная, наполнила мое сердце. В моих глазах отражались глаза Марианны. Свершилось! Мы снова могли любить! Словно Тристан и Изольда на том корабле, по дороге в Корнуолл, мы испили волшебного эликсира, и отныне ничто не могло разлучить нас! В наших телах ожили все чувства, присущие людям: нежность, милосердие, сострадание. Мы могли любить! Мы бросились друг к другу и слились в объятиях, и слезы хлынули из наших глаз полноводной рекой. Наша плоть содрогнулась в сладкой истоме. Мертвый воскрес, немощный исцелился. Наши сердца бились в унисон. Вместе мы оплакивали годы одиночества, вспоминали как страшный сон огромную пропасть, что разверзлась в наших душах и чуть не поглотила нас. Мы снова стали прежними Людвигом и Марианной. И мы любили друг друга.
Я почувствовал непреодолимое влечение к Марианне. Она прильнула к моей груди. Наши тела соединились и стали одним целым. Могучая сила неотвратимо влекла нас друг к другу. Это была та самая сила, что погубила уже стольких мужчин и женщин! И внезапно в моих костях проснулась резкая боль. Она разлилась по спине, по рукам, по груди, по голове. Сердце лихорадочно забилось, а глаза налились кровью, как будто я испил сока ядовитого растения или гнилой воды. Марианна и я — мы по-прежнему оставались богами, низвергнутыми с Олимпа в мир скорби и печали, но все же богами. Любовь отравила нас. Мы не могли разомкнуть объятий, которые будили в нас наслаждение, отдававшее горечью смерти.
— Сейчас, сейчас! — воскликнула Марианна. — Прямо здесь!
Мои пальцы путались в пуговицах ее платья, ее же лихорадочно срывали с меня фрак. Я мял, целовал ее грудь, а она ласкала мою. Наш поцелуй продолжался бесконечно долго, казалось, мы вот-вот задохнемся от наслаждения. Мы упали на землю, прямо у фонтана, и полная луна с укоризной смотрела на нас с небес. Из салона доносилась музыка, секстет играл вальс. Там продолжался праздник, и разноцветные огни вспыхивали над нами и рассыпались в ночном небе.
С неистовством обреченных мы сорвали остатки одежды. Мы оба ощущали ужасную боль, мы знали, что это соитие закончится нашей смертью. Но в этот миг я не желал ничего иного, как умереть в объятиях Марианны, умереть от любви к ней. И когда мы уже были близки к тому, чтобы слиться воедино, когда безрассудная любовь неотвратимо влекла меня к телу Марианны — в этот миг я осознал, что мое семя убьет ее. О, отец Стефан, вы смогли бы убить Бога? А сумел бы Авраам убить сына своего, Исаака, если бы знал, что его Бог — ложный? Способен ли влюбленный убить свою возлюбленную во имя любви? Нет. Я готов был умереть за нее, но убить — никогда.
