Вот есть писатели — у них свои кабинеты, к ним войти без стука — да вы что! Когда они работают — чтоб тихо! Сами сказки пишут, как добро победило зло, а рычат и огнем плюют, ну чисто волки, драконы, чтобы не топали там, не шуршали, не стучали, ложечкой о чашечку чтоб ни-ни! Чтобы не шумели, а если музыка или телевизор, проклянут до седьмого колена. — А вы, — говорю я домашним, — вообще пользуетесь всем моим как своим. Шатаетесь у меня за спиной, а то станете там и треплетесь о чем-нибудь. Гогочете. Вопросы задаете. Или скандалите. Меня в свои ссоры втягиваете, призывая в свидетели путем тырканья пальцем в плечо. Ручки, карандаши со стола тягаете и не возвращаете. Кто-то влез в мой компьютер, открыл файл, исправил «Ребенок была хорошая» на «Ребенок был хорошим». Вы понимаете, что у меня «Ребенок была хорошая»?!
У меня на счету уже десять или даже больше книжек! У меня сотни публикаций! Я уже имею право! Пусть не на свой кабинет! Пусть не на тишину! Пусть не на невлезание в мой компьютер и мои файлы!
Я имею, в конце концов, право оставить на столе конфету и через пять минут застать ее на том же месте! Целую! Всю!!! А не половинку…
Риткин юбилей
Рита — любимая ученица моей мамы, родной нам всем человек, одна из немногих, чьи советы я принимаю как приказ. Она — блистательный переводчик. О ней я писала в одной из своих книжек, как ее, беременную, ночью, по-моему, в 1970 году срочно увозили в военном самолете из Каира, где начались беспорядки, умер Насер и бандиты ломились в посольства. Рита улетала с одной маленькой сумочкой, где были документы, обменная карта женской консультации, пакетик жевательной резинки от тошноты и… зонтик. Прекрасный крохотный складной зонтик для меня, тогда маленькой дурочки. (Сейчас-то я уже большая.)
И вот у Риты моей — юбилей. Достаточно зрелый юбилей. Дети подарили ей пылесос, который сам ползает по дому и убирает. Иногда он сам едет и на базу, пристраивается там к розетке поудобней, сам подзаряжается, сам отключается и, когда отдохнет, опять начинает ползать по дому и прибирать. И потом опять идет на базу. Как сказала Рита, даже не всякий шпион может вернуться на базу. А пылесос дисциплинированно возвращается. Боже мой, это же мечта. Не бухтит, не ворчит, в уголочке сидит, когда не нужен, есть не просит, сам заправляется. На базе. Не курит. Эх, Ритка своего счастья не знает — да я бы за этого пылесоса замуж бы вышла! И на нем бы еще мои кошки катались. До базы и назад.
Да, но я не об этом.
У моей Риты — достойный юбилей. Она у нас ужасно спортивная и ежедневно плавает в бассейне. По-всякому. И даже как президент П. — широко так, размашисто руками, вроде это баттерфляй или что. Ну, когда он корюшку на нерест вел, он так плыл. Или брасс? Или он кого другого куда-то вел? И вот Рита поплавала три километра корюшкой, потом посидела в сауне, потом массаж, потом косметолог. Она вообще у нас хорошенькая, а в тот день была особенно хороша. Выскочила на улицу, ищет такси. Стоит рядом с видавшей виды «шестеркой», дядька, помятый как его «шестерка», битый молью, жизнью не очень довольный, окидывает ее взглядом и говорит:
— Давай, садись!
Ритка ищет глазами машину покрасивей, юбилей же достойный у нее.
Дядька не унимается: — Садись, говорю тебе!
Ритка не отвечает. Ищет такси.
— А ну садись, я сказал!!! — орет дядька. — Простудишься!
И потом миролюбиво так, даже ласково:
— Да ты не боооойся, че… Я ж со старух много не беру.
