Эта мысль терзала сердце Рюмона.
Он прекрасно понимал, что отреагировал эгоистично и по-детски. Но отнестись по-другому к идее Синтаку у него тоже не получалось.
Догадывалась ли Тикако о том, что было у него на душе, неизвестно, но, так или иначе, сейчас она сидела, полностью погруженная в свои записи, не произнося ни слова.
И только голос Синтаку, напевавшего себе под нос, раздражающе звенел в ушах, словно жужжание мухи, не заметившей, что лето уже миновало.
Ему захотелось выпрыгнуть из машины.
Они приехали в Саламанку вскоре после двух.
Синтаку, ведя машину по карте, с которой сверялся Рюмон, переправился через реку Тормес и въехал в город с юга.
По улице Сан-Пабло они минуты две ехали на север и меньше чем через километр уже оказались на площади Поэта Иглесиаса, то есть совсем рядом с площадью Майор.
Гостиница «Гранд Отель», где они перед выездом зарезервировали по телефону номера, выходила окнами как раз на эту площадь.
Рюмон выбрался из машины первым. Следом за ним – Тикако. Чемоданы они оставили в своих мадридских гостиницах, и теперь у них с собой были лишь сумки.
На Тикако был тонкий бежевый свитер и облегающая юбка темно-коричневого цвета, на ногах – туфли-лодочки без каблука.
– Здесь гораздо холоднее, чем в Мадриде, – заметила она, зябко поеживаясь.
– Просто Саламанка расположена севернее Мадрида.
Они разглядывали гостиницу, дожидаясь Синтаку, который поехал ставить машину на стоянку где-то на задворках здания.
Пятиэтажная гостиница из светло-коричневого песчаника выглядела непрезентабельно.
На навесе перед входом красовались белые буквы: «GRAND HOTEL».
Рюмон ожидал, что гостиница, судя по громкому названию и наличию четырех звездочек, окажется помпезным строением в стиле барокко, и, обнаружив, что это не так, почувствовал радость.
Куниэда Сэйитиро рассказывал, что когда офицер Нисиура Сусуму в бытность его на дипломатической службе приехал в ноябре 1936 года из Франции в Саламанку, чтобы ознакомиться с обстановкой, то он останавливался именно в этой гостинице.
Кроме того, в дипломатическом архиве сохранились документы, в которых говорилось, что в декабре 1937 года, когда Япония официально признала правительство Франко, в одном из номеров этой гостиницы было открыто временное представительство Японии.
Однако, глядя на столь непрезентабельный вид гостиницы, трудно было поверить, что именно это место послужило сценой столь важных исторических событий.
Вестибюль был тесен, сразу слева за ним находился небольшой холл, справа – стойка со столом администратора. Прямо напротив входа располагался бар. Хотя туристский сезон еще не кончился, постояльцев не было видно.
Они зарегистрировались и, договорившись встретиться через пятнадцать минут, поднялись в отведенные им комнаты на втором этаже. Синтаку и Рюмон оказались соседями, и только номер Тикако находился немного в стороне.
По-видимому, в отеле совсем недавно делали ремонт, и интерьер производил гораздо более благоприятное впечатление, чем можно было заключить, стоя снаружи. Сами комнаты были вполне уютные и приятные.
Когда Рюмон с некоторой задержкой спустился вниз, Синтаку и Тикако сидели на диване в холле, оживленно беседуя.
– Давайте, может, для начала пообедаем? – предложил Синтаку. – Все равно сейчас как раз сиеста и все, кроме ресторанов, закрыто.
– Но ведь сегодня праздник. Я не уверен и насчет ресторанов.
– Я схожу узнаю, – проговорила Тикако, поднимаясь со своего места и направляясь к стойке администратора.
Перемолвившись двумя-тремя фразами с лысым человеком, она вернулась.
– Я узнала о самом лучшем заведении, которое работает сегодня в этом городе.
– И где оно? – спросил Рюмон.
Тикако отвела глаза в сторону:
– Говорят, таковым является ресторан, принадлежащий этой самой гостинице.
Они вышли из вестибюля на улицу и минут через пять оказались у ресторана под названием «Эль Кандиль», недалеко от площади Рэйн.
Это заведение категории «две вилки»[43]занимало второе место в городе после ресторана в их гостинице, как признал администратор. Стены здесь были двуцветные – красный кирпич и белая известка.
Рюмон открыл дверь, и соблазнительный запах жареного мяса ударил в нос.
Тикако позвала управляющего и выведала у него все, что можно было, о ресторане – о его истории, о блюдах, которыми особенно гордился ресторан, и прочее, и прочее. По словам управляющего, ресторан был открыт примерно полвека тому назад. Здание выглядело так современно и ново потому, что ресторан совсем недавно перенесли сюда из другого места.
Опередив Тикако, Синтаку принялся растолковывать названия блюд в меню, словно решив показать все свои собранные за полгода жизни в Испании знания.
Та слушала его вполуха и заказала себе суп со сливками из омаров и стейк из телятины. Рюмон последовал ее примеру.
Синтаку попросил чесночный суп и нечто под названием тостон асадо.
Суп из омаров оказался довольно жирным, и вкус его был для японца несколько острым. Съев половину, Тикако отставила тарелку.
Увидев это, Синтаку, совершенно забыв о приличиях, попросил ее передать ему оставшийся суп.
Попробовав, он проговорил с видом знатока:
– Я бы сказал, вкус у этого супа, как у каппа эбисэн.[44]
Рюмон и Тикако расхохотались.
Телячий стейк был с косточками, размером с кумадэ,[45]какие продают на рынке Торино ити. Бумажная папильотка, обернутая вокруг косточки, тоже была огромная, побольше поварского колпака. Рюмон от одного только вида этого блюда почувствовал, что сыт.
Что касается тостон асадо – блюда, которое принесли одновременно со стейками, – то оно было по сути тем же, что они ели прошлым вечером в «Ботине» (котинильо асадо), то есть зажаренным на вертеле поросенком.
Синтаку поднял очки на лоб и извиняющимся тоном проговорил:
– Я, знаете, так это люблю, могу хоть три раза в день есть.
Все же он съел только прожаренную кожу, а мясо – больше половины – оставил нетронутым.
