– Откровенно говоря, я предпочел бы не чувствовать в этом нужды. Так было бы гораздо проще.
– Да, так часто случается. Но сердцу ведь не прикажешь, правда?
Она выпустила мою руку и встала. Я тоже вынужден был подняться.
– Вы запомните, что я вам сказал? – спросил я, пытаясь завязать пояс халата дрожащими пальцами. – Будет безопаснее, если не один я буду знать. Здесь происходят нехорошие вещи.
Мисс Бриз склонила голову набок. Теперь и она тоже говорила шепотом:
– Безопаснее? Это что, такого рода проблема, да, Джордж?
Я кивнул.
– Я запомню. Что-нибудь еще?
Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы записать для нее адрес Доктора.
– Это для Бетани и детей. Не могли бы вы после отъезда с острова черкнуть им строчку? Знаете, просто чтобы не терять связи.
– Конечно, я напишу им. А вот вы начинаете меня тревожить. Простите, но я должна спросить: вы ведь не собираетесь мстить, нет?
– Нет.
Откровенно говоря, я не был уверен. Я не продумал этот вопрос до конца. Это ясно показывает, насколько не подготовлен я был к тому, что мне предстояло. Я двигался вслепую. Но вопрос мисс Бриз подтолкнул меня в нужном направлении.
– Это хорошо. Вы знаете, что нужно сделать. А это самое главное, не так ли? Да, я обязательно запомню.
Я проводил ее до двери, за которой вовсю жарило солнце. Она остановилась на пороге, моргнула от яркого света, поправила шляпу.
– Ну надо же! – воскликнула она. – Какая жара! Вы знаете, что мой дельфиниум совсем высох и похож сейчас на бледную тень?
Я покачал головой. Нет. Я этого не знал.
– А на Канарских островах так же жарко, как здесь?
– Вот уж нет! Это место, где всегда весна.
* * *
В течение следующих двух дней телефон звонил еще несколько раз, но это оказывался или Берти с вопросом о том, когда я собираюсь выйти на работу («Здесь, на Омеге, есть один человек, которого тебе непременно нужно увидеть, парень»), или одна из приятельниц Бетани Линн Гордон, которая хотела знать, привезли ли мы ей обещанную банку соуса для барбекю. «С дымком орешника, экстраострый». Я объяснил, что Бетани с детьми пока осталась в Штатах. «Она не прислала его с вами?» По правде говоря, я так и не распаковал полностью детские рождественские подарки; в принципе среди них мог обнаружиться и соус для барбекю, но специально искать его я был не в силах.
– Извините, – сказал я, припоминая, что Бетани рассказывала мне про Линн в сауне. – Наверное, каждому из нас хочется сунуть язычок во что-нибудь острое.
– Точно, и так во всем, – согласилась она.
Что касается Берти, то я сказал ему, что еще не поправился. Мой голос звучал достаточно хрипло, чтобы придать словам достоверность. По правде говоря, мое состояние сильно улучшилось, но я тянул время и хотел сначала закончить рапорт.
На самом деле рапортов было два. Первый представлял собой сжатое, без подробностей, изложение моих соображений о Зиззу и Зизу, которыми я собирался поделиться и с Берти. Второй – подробный отчет не только о Зизу, но и о смерти № 4141 в бассейне. Этот рапорт я собирался отправить на самый высокий доступный для меня уровень в иерархии «ПостКо». Возможно, эти люди смогут сделать что-нибудь через голову Берти.
Все время, пока я писал, за плечом у меня стояла тень – тень неизвестного заключенного, на которого намекал по телефону Берти. Очевидно, за время моего отсутствия на остров кого-то привезли. Оставлять его наедине с Берти было чревато. Это я признавал еще несколько месяцев назад, прежде чем сам начал испытывать колебания. Пока же я стучал по клавиатуре лэптопа и размышлял. Не были ли эти слова – а я писал их в надежде на то, что они смогут подняться над общей массой слов, затопившей все вокруг, и будут замечены людьми, принимающими решения (и не будут при этом отброшены этими самыми людьми только потому, что они предпочитают верить кому-то другому), – не были ли эти слова, как и питающая их надежда, всего лишь плодом необузданной фантазии? Или, может быть, даже тщеславия, стремления прикрыть собственный стыд? Там, на Омеге, ждал новый заключенный, а я здесь заперся в четырех стенах за закрытыми ставнями, так что только узкие лучи солнечного света пробивались сквозь щели. Принесут ли ему мои слова какую-нибудь пользу? Только чистая вера позволяла мне надеяться на это.
Если, конечно, чистая вера существует. Или это тоже форма тщеславия? Отчаянные попытки верить в то, во что хочется верить.
Ночью позвонила Бетани.
– Заявление на получение паспорта отправлено. Но я много думала о том, что ты говорил. Нам они вовсе не потребуются. Почему бы тебе не вернуться в Штаты прямо сейчас? Если ты готов уйти с этой работы, то вряд ли важно, в какой момент ты это сделаешь. Просто бросай все, Джордж, и возвращайся домой.
– Приеду, обязательно приеду. Как только смогу.
– Нет, я имею в виду прямо сейчас.
– Но ты можешь воспользоваться этим временем, чтобы навестить Дебби. Чтобы пересечь канадскую границу, достаточно водительского удостоверения. На детей – свидетельства о рождении. У тебя будет возможность как следует пообщаться с сестрой. Устрой себе каникулы!
– Бога ради, Джордж, после очередного снегопада мы не можем даже выехать на шоссе. Ждем Тедди с бульдозером. Папа позвонил ему, но он пока никак не выберется сюда.
Звучит не слишком оптимистично. Знает, наверное, что его не ждет новая партия лекарств.
– Как ты там, держишься?
Вопрос был самый общий и мог означать множество разных вещей, но вообще-то это был пароль, после которого она могла сказать мне что-нибудь о том, как обстоят у нее дела с выпивкой. Или не сказать. Если бы захотела, Бетани могла сделать вид, что ничего не слышала. Но она ответила, и я рад был услышать ее слова:
– Я держусь. Уже четыре дня. Но ты мне нужен, Джордж. Мы теперь ближе к тому, чтобы определиться, правда? Но больше нам нельзя делать глупостей.
– Я не буду, обещаю тебе!
Положив трубку, я взглянул на Руди; кот примостился на книжной полке и внимательно наблюдал за мной.
– Вот видишь, у Джорджа есть план! – не без гордости сообщил я ему. – Так говорит мисс Бриз.
* * *
Утром я вылез из постели и долго нежился под душем, сбривая четырехдневную щетину. Я приготовил полный кофейник крепкого кофе и выпил половину, присовокупив к кофе пару местных бананов. В шкафу отыскались аккуратно отглаженные брюки, положенные туда еще до каникул; я надел их с крахмальной хлопковой сорочкой, затем вставил в брюки новый ремень, рождественский подарок Бетани.
Я испытывал сильное искушение перечитать свои рапорты – и длинный, и короткий, – но ситуация, пожалуй, не располагала к словесным красивостям. Вместе с ключами от джипа я положил в карман USB-ключ, мой официальный допуск. Накануне я не ложился до трех часов ночи, заканчивал рапорты. Они получились не идеальными, но в целом из текста было понятно, что я хочу сказать.
