Омега
– Кто ты?
Это были его последние слова, и получилось так, что обращены они были непосредственно ко мне. Ему нечего было сказать про Зиззу. Затем он как будто выключился, практически мгновенно. Застал нас всех врасплох – Берти, Джамала и меня. Ну еще бы! Его облепленная прядями влажных волос голова вдруг мотнулась, веки затрепетали. Я схватил его руку возле локтя и ощутил дрожь. Берти тоже ее почувствовал. Затем он умер.
– Эй!
– Нет! – закричал я.
Берти встряхнул его:
– Мы его теряем!
– Нет!
– Вызовите доктора Аджая!
Пытаясь вытащить его, мы испробовали все, что могли. Пока Берти и я разрезали путы на руках и клали его на стол, Джамал позвонил доктору. Потом Берти делал искусственное дыхание изо рта в рот, а я удерживал его ноги в выпрямленном состоянии. Мы проделали все штатные реанимационные процедуры. Но в глубине души мы уже знали. Знали, и все тут. Синие губы, закаченные глаза. Перед смертью он произнес:
– Кто ты?
Вот именно, я тоже мог бы задать этот вопрос. Этот парень был мне известен только по номеру – № 4141. Больше нам никто ничего о нем не сообщал.
Берти, тяжело дыша, выпрямился. Где-то в суете он умудрился погнуть очки и теперь с перекошенной физиономией смотрел на меня.
– Как ты думаешь, он это нарочно?
– Что?
Моя рука пульсировала болью, указательный палец распух. В какой-то момент – я никак не мог вспомнить, когда именно, – меня укусили. Я попытался сжать руку в кулак, боль и пульсация усилились. На латексной перчатке отчетливо виднелись следы зубов.
– Нет. Я в том смысле, что это невозможно.
– Ну, сильно мы на него не нажимали. Ты свидетель. Мы и надавили-то чуть-чуть!
Хотя по службе я подчиняюсь Берти, в этот момент его интересовало мое мнение. Мы доверяем друг другу. У нас нет другого выхода.
– Не думаю, что можно усилием воли остановить сердце. Или все-таки можно?
* * *
Мало кому из нас разрешили приехать сюда с семьей. Это скорее исключение, чем правило, своего рода эксперимент в нашей системе. Предполагается, что это должно способствовать поддержанию морального духа и напоминать нам о том, за что идет борьба. По воскресеньям мы с Бетани ведем детей на площадку для пикников возле вершины горы, жарим барбекю и чувствуем себя почти как прежде, дома в Гарден-Сити, – только нет рядом детей моего брата Вернона, с которыми могли бы играть Джинни и Кристофер, да вместо озера и сосен вокруг горячие источники и глянцевые листья благородного лавра, с удовольствием растущего на черной вулканической почве. Вообще говоря, мы находимся в кратере очень старого, давно потухшего вулкана. Время полностью источило стены кратера, и они рухнули внутрь, как опускается иногда недопеченный пирог, вынутый из духовки. Здесь нет москитов, и на всем острове нет ни единой змеи. (Не то чтобы я стал на это сетовать!) Вокруг простирается теплый океан и пляжи из черного вулканического песка, похожего на тонко смолотый перец. У черных песчинок острые края. Если большая волна подхватывает тебя и с силой швыряет на песок, так что приходится тормозить руками, они вонзаются в кожу ладоней и застревают в ней. Лучше всего купаться в четыре-пять часов пополудни: в это время песок еще хранит жар полуденного солнца. Можно лежать на пляже и кожей чувствовать, как тело волнами впитывает накопленную энергию.
На некоторых островках неподалеку до сих пор есть действующие вулканы. Мой сын Кристофер очень обрадовался, когда узнал об этом.
– Пап, я хочу посмотреть, как извергается вулкан!
– О'кей. Я это устрою.
В данный момент мы трясемся в джипе, направляясь в его школу. Мои руки крутят руль то вправо, то влево – то и дело приходится объезжать ямы на дороге. Такое впечатление, что пытаешься удержаться верхом на дикой лошади. Кристофер мажет лицо противосолнечным кремом из тюбика. Слушается мать. Мальчик все воспринимает буквально и не всегда идет навстречу, когда я приглашаю его пофантазировать.
– Нет, в самом деле, – говорит он недовольно, – когда начнется извержение вулкана?
– Не знаю. Такие вещи человек планировать не может. Даже я. Они просто происходят.
Этот ответ его не устроил.
– А откуда же тогда известно, что вулкан до сих пор активен?
Он аккуратно закрыл тюбик крема. Судя по тону, он по-прежнему подозревал, что я его дурачу, и готов был обидеться.
– Ну, за такими делами постоянно следят специалисты. А мы, остальные, ждем, пока нам расскажут.
Этот ответ его тоже не убеждает, но мы уже доехали и оказались на покрытой гравием школьной стоянке. Я вцепляюсь в руль и резко даю по тормозам, затем немного отпускаю и позволяю джипу еще немного прокатиться, чтобы уйти от тучи пыли, поднятой нашими колесами. Этот простой маневр приносит удовлетворение.
Сын выпрыгивает из машины и несется к двери.
– Пока! – кричу я ему в спину.
Он кричит в ответ что-то неразборчивое – и исчезает. Вряд ли мне как родителю стоит на это жаловаться, но иногда я задумываюсь, не слишком ли Кристофер любит школу.
Он учится в единственной английской школе на острове. Поначалу отсутствие выбора нас встревожило, но Бетани познакомилась с его учительницей – жизнерадостной валлийской леди лет около шестидесяти с торчащими зубами и зеленым цветастым платьем, которое она неизменно каждый день надевает на службу, как своеобразную униформу. Мисс Бриз. Она родилась в семье миссионеров, а сейчас ездит по острову на велосипеде с широкими шинами и щеголяет в громадных шляпах с мягкими полями для защиты от солнца. Мисс Бриз – один из последних космополитов старой закалки, и Бетани она сразу понравилась.
– Знаешь, у нее в учительской рядом со столом стоит шляпная картонка, вот такая огромная. И на ней наклейки, точь-в-точь как на чемоданах в старом кино про морское путешествие. Я не удержалась и спросила у нее про эту картонку. «Вот, значит, где вы держите свою шляпу?» – сказала я. А она отвела меня в сторонку и сообщила по секрету: «Нет, милая. Здесь я держу сухое печенье к чаю. В тропиках быстро учишься подобным вещам».
Теперь приближается Рождество. Мисс Бриз делает с детьми игрушки для украшения рождественской пальмы и рассказывает им о традиционных английских рождественских блюдах – сладких пирожках и изюмном пудинге.
– Принеси одну из желтых банок, – говорит Бетани.
Дело происходит во время традиционного воскресного пикника. Уже минут пять я пытаюсь заставить всех посидеть смирно за столиком, чтобы я мог сделать семейную фотографию. Ничего, однако, не получается. Если я ставлю таймер на слишком маленькую задержку, то не успеваю встать в кадр. Если на слишком большую – дети не могут усидеть на месте и все портят. Я надеялся, что Бетани мне поможет. Но после ее слов Джинни вскакивает из-за стола и бежит к холодильнику. Я встаю и выключаю камеру.
