Дон Жуан исполнял эту песенку для капитана Блада; тот сиделвозле стола, опершись о него локтем, положив ноги на стоявший рядом стул.Улыбка, словно маска, под которой он прятал отвращение и скуку, застыла на егосмуглом горбоносом лице. На нём был серый камлотовый, отделанный серебрянымкружевом костюм, извлечённый из гардероба самого дона Жуана (оба они былипримерно одного роста и возраста и одинакового телосложения), и чёрный парик,добытый из того же источника.
Целая цепь непредвиденных событий привела к возникновениюэтой совершенно невероятной ситуации: заклятый враг Испании оказался почётнымгостем на борту испанского галиона, неспешно режущего носом воды Карибскогоморя, держа курс на север, с Наветренными островами милях в двадцати натраверсе. Оговоримся сразу: томный дон Жуан, услаждавший слух капитана Бладасвоим пением, ни в малейшей мере не догадывался о том, кого именно онразвлекает.
Историю о том, как Питер Блад попал на этот галион,пространно и добросовестно, с утомительными подробностями изложеннуюстарательным Джереми в судовом журнале, мы постараемся описать здесь вкратце,ибо — позволим себе ещё раз напомнить читателю — в этой хронике мы предлагаемего вниманию лишь отдельные эпизоды или звенья бесконечной цепи приключений,пережитых капитаном Бладом во время его совместного плавания с бессменнымшкипером и верным другом Джереми Питтом.
Неделю назад на острове Маргарита, в одной из уединённыхбухт которого производилось кренгование флагманского корабля «Арабелла», сцелью очистки его киля от наросшей на нём дряни, кто-то из дружественныхкапитану Бладу карибских индейцев принёс ему весть, что в бухту Кариако пришлииспанцы — ловцы жемчуга — и собрали там довольно богатый улов.
Противостоять такому соблазну было слишком трудно. В левомухе капитана Блада поблёскивала крупная грушевидная жемчужина, стоившаябаснословных денег и представлявшая собой лишь незначительную частьфантастической добычи, захваченной его корсарами в подобного же рода набеге наРио-дель-Хача. И вот, снарядив три пироги и тщательно отобрав сорок наиболееподходящих для этой операции людей, капитан Блад однажды ночью неслышно миновалпролив между островом Маргариты и Мэйном и простоял на якоре под прикрытиемвысокого берега почти весь день, а когда свечерело, неслышно двинулся к бухтеКариако. И тут их заметила испанская береговая охрана, о присутствии которой вэтих водах они и не подозревали.
Пироги повернули и помчались что есть духу в открытое море.Но сторожевое судно в ещё не сгустившихся сумерках устремилось за ними впогоню, открыло огонь и разбило в щепы утлые челны. Все, кто не был убит и неутонул, попали в плен. Блад всю ночь продержался на воде, уцепившись за большойобломок. Свежий южный бриз, подувший на закате, гнал его вперёд всю ночь, а назаре его подхватило приливом и, вконец измученного, окоченевшего и хорошопросоленного после столь долгого пребывания в морской воде, как в рассоле,выбросило на берег небольшого островка.
Островок этот, имевший не более полутора миль в длину именьше мили в ширину, был, в сущности, необитаем. На нём росло несколькококосовых пальм и кустов алоэ, а населяли его лишь морские птицы да черепахи.Однако судьбе было угодно забросить Питера Блада на этот остров именно в то время,когда там нашли себе пристанище ещё двое людей — двое потерпевшихкораблекрушение испанцев, бежавших на парусной пинассе из английской тюрьмы вСент-Винсенте. Не обладая никакими познаниями по мореходству, эти горемыкидоверились морской стихии, и месяц назад их случайно прибило к берегу в тотмомент, когда, истощив все свои запасы провизии и пресной воды, они уже виделисебя на краю гибели. После этого они не отваживались больше пускаться в море икое-как влачили свои дни на острове, питаясь кокосовыми орехами, ягодами идиким бататом, вперемежку с мидиями, крабами и креветками, которых ловили наберегу между скал.
Капитан Блад, не будучи уверен в том, что испанцы, даженаходящиеся в столь бедственном положении, не перережут ему глотку, узнав, ктоон такой, назвался голландцем с потерпевшего кораблекрушение брига, шедшего сКюрасао, и, помимо отца-голландца, присвоил себе ещё и мать-испанку, дабысделать правдоподобным не только имя Питера Вандермира, но и своё почтибезупречное кастильское произношение.
Пинасса казалась в хорошем состоянии, и, загрузив в неёизрядный запас батата и черепашьего мяса, собственноручно прокопчённого им накостре, и наполнив имевшиеся на ней бочонки пресной водой, капитан Блад вышел вморе вместе с обоими испанцами. По солнцу и по звёздам он держал курс на востокк Тобаго, рассчитывая найти пристанище у тамошних голландских поселенцев, неотличавшихся враждебностью. Впрочем, осторожности ради он сказал своимдоверчивым спутникам, что они держат путь на Тринидад.
Но ни Тринидада, ни Тобаго им не суждено было увидеть. Натретий день, к великой радости испанцев и некоторой досаде капитана Блада, ихподобрал испанский галион «Эстремадура». Делать было нечего, оставалось толькоположиться на судьбу и на то, что плачевное состояние одежды сделает егонеузнаваемым. На галионе он повторил ту же вымышленную историю кораблекрушения,снова назвался голландцем, снова добавил себе испанской крови и, решив, чтоесли уж нырять, так поглубже, до самого дна, и раз он выбрал себе в матери испанку,то почему бы не выбрать её из самых именитых, заявив, что её девичья фамилияТрасмиера и она состоит в родстве с герцогом Аркосским.
Смуглая кожа, тёмные волосы, надменное, спокойное выражениетонкого горбоносого лица, властная манера держаться, невзирая на свисавшие сплеч лохмотья, а превыше всего — довольно беглая и утончённая кастильская речьзаставили поверить его словам. А так как единственное желание этого испанскогогранда сводилось к тому, чтобы его высадили на берег в одной из голландских илифранцузских гаваней, откуда он мог бы возобновить своё путешествие в Кюрасао,не было никаких оснований подозревать его в чрезмерном бахвальстве.
На командира корабля «Эстремадура» — дона Жуана де ляФуэнте, с сибаритскими наклонностями которого мы уже успели познакомиться,рассказы этого потерпевшего кораблекрушение испанского гранда о егомогущественных связях произвели сильное впечатление; он оказал ему радушныйприём, предоставил в его распоряжение свой богатый гардероб и каюту рядом сосвоей и держался с ним на равной ноге, как с человеком, занимающим столь жевысокое положение, как он сам. Этому способствовало ещё и то обстоятельство,что Питер Вандермир явно пришёлся по сердцу дону Жуану. Испанец заявил, чтобудет называть Питера — дон Педро, как бы желая подчеркнуть этим его испанскоепроисхождение, и клялся, что кровь Трасмиеров, без сомнения, должна былаполностью подавить кровь каких-то Вандермиров. На эту тему он позволил себенесколько вольных шуток. Шутки такого сорта вообще обильно сыпались у него сязыка, а четверо молодых офицеров знатных испанских фамилий, обедавшие за однимстолом с капитаном, охотно их подхватывали.
Питер Блад снисходительно прощал распущенность языка ещё неоперившимся юнцам, считая, что, поумнев с возрастом, они и сами остепенятся, нов человеке, уже перешагнувшем рубеж третьего десятка, она показалась емуотталкивающей. За элегантной внешностью и изысканными манерами испанцаугадывался повеса и распутник. Однако Питер Блад должен был затаить эти чувствав своей груди. Безопасности ради ему нельзя было испортить хорошее впечатление,произведённое им на капитана, и, приноравливаясь к нему и к его офицерам, ондержался столь же развязного тона.
