по поводу «Форели». Забавная старая вещица. Она останавливается и начинается снова, в ней столько повторений... но я по-настоящему люблю ее. Трудно поверить, что Шуберту было только двадцать два.
— Ну, мы можем и отказаться, — говорю я.
После еще одной продолжительной паузы Пирс говорит:
— Ну да, я так тоже довольно долго думал. Но теперь я не считаю, что если творить, то только шедевр, что все остальное не имеет смысла. Я спрашиваю себя: «Что я тут делаю, каково мое место во Вселенной? Будет лучше, если я это сделаю или если не сделаю? И лучше делать это или что-то еще?» — Он останавливается, потом говорит: — И полагаю, я только что добавил еще один вопрос: «Лучше ли будет, если это сделаю не я, а кто-то еще?»
— Понимаю, Пирс. Спасибо тебе за это. Я благодарен до глубины души.
Пирс поднимает бокал довольно серьезно:
— И до дна бокала?
Я киваю и пью за его здоровье.
— Ты, наверное, удивился, что я не сказал, как я сочувствую Джулии.
— Нет, не удивился, — подумав секунду, отвечаю я.
Но я удивляюсь самому себе, как это я так вдруг предал ее доверие, как я смог моими ответами, даже если не планировал заранее, почти незаметно освободиться — и, очень надеюсь, освободить ее — от груза этой тайны. Но как мог я так поступить без ее разрешения? Я потребовал Пирса поклясться, что он не скажет Эллен и Билли, условившись, что завтра скажу им сам.
4.22
Я отправляю ей факс, как только прихожу домой. На этот раз никакой смешной пародии на бюрократический стиль, простое утверждение, что мы должны срочно встретиться завтра. Даже если у нее есть всего десять минут, она должна ко мне зайти.
Она заходит. Видимо, только что отвела Люка в школу. На сей раз, когда мы целуемся, она сразу понимает, что я чем-то обеспокоен: она резко останавливается и спрашивает, что не так. У нее есть час, но она предлагает разобраться с десятью минутами срочного дела, не откладывая.
— Джулия, он знает. Я должен был ему сказать.
Она смотрит на меня в полном ужасе.
— Я сказал ему вчера вечером — никак не смог выпутаться. Я очень сожалею.
— Но вчера вечером он был со мной, — говорит Джулия.
— Кто?
— Джеймс.
— Нет-нет — я имею в виду Пирса. Он почуял неладное.
— О чем речь, Майкл? Даже если Пирс знает, почему это так важно? В чем срочность? — Она начинает успокаиваться, но по-прежнему озадачена.
— Я должен сказать Билли и Эллен сегодня. Поэтому надо было сначала поговорить с тобой, — говорю я.
— Но, Майкл, я не понимаю, что именно ты ему сказал?
— Ну, про тебя, про твои проблемы.
Она закрывает глаза в шоке.
— Джулия, не знаю, что тут сказать...
Но ее глаза остаются закрытыми. Я беру ее за руку и кладу себе на лоб. Вскоре она открывает глаза — но смотрит не на меня, а сквозь меня. Я жду, пока она заговорит.
— Ты не мог сначала поговорить со мной? — говорит она наконец.
— Не мог. Он меня спросил напрямую. Это был вопрос доверия.
— Доверия? Доверия?
— Я не мог продолжать врать, глядя ему в глаза.
— А что, ты думаешь, должна я дома говорить о тебе? Мне нелегко. Просто сказать правду будет еще хуже.
Я объясняю, что случилось и как. Говорю, что это может даже помочь — если приведет к поддержке и симпатии. Сам я знаю, что это просто жалкая попытка самооправдания.
— Может быть, — говорит Джулия тихо. — Но в конце концов, с какой стати те, кто знает, захотят иметь со мной дело?
Ответа на этот вопрос нет.
— Я навредил тебе, — говорю я. — Знаю. И очень сожалею.
— Я не питаю иллюзий, Майкл, — говорит она, помолчав. — Это должно было когда-то стать явным. Мой отец говорил про академический мир, неспособный хранить секреты, но музыкальный еще хуже. Может быть, некоторые, помимо Лотара, уже знают или подозревают. Меня считают эксцентричной, так мне удавалось скрывать. Но все это теперь пустое.
— Я потребую, чтоб они поклялись хранить тайну.
— Да, — говорит она устало. — Да. Сделай так. Я должна идти.
Если кончится ее музыкальная карьера, получится, я ускорил то, чего боялся больше всего. Как я теперь ей скажу, что играю с ней в «Форели»? Сейчас не время. Но если не сейчас, то когда?
— Останься еще чуть-чуть. Давай поговорим, Джулия.
— А контрабасист, друг Билли?
— Не знаю.
— Я должна идти.
— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я.
— Не знаю. Гулять.
— В парке?
— Да, наверное.
— Ты не хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Она мотает головой. И даже не ждет лифта, а начинает спускаться по лестнице.
4.23
Мы с Эллен и Билли встречаемся в кафе неподалеку. У Эллен дома строители, и я не предлагаю встретиться у меня, в моей квартире по-прежнему витает дух последней встречи. Я решил сказать им обоим сразу. Прошу прощения у Билли за место и срочность встречи, но он отвечает, что и так собирался в город. Рассказывать им по отдельности было бы совсем невыносимо: хочу разделаться с этим поскорее.
Как только нам приносят кофе, я говорю то, что должен сказать. Поначалу они не могут поверить. Эллен выглядит почти виновато. Билли расспрашивает насчет практической стороны совместной игры. Я говорю им, что сказал про это Пирсу, но что больше не должен знать никто. Эллен кивает. Ее шок и сочувствие очевидны. Билли говорит, что скажет Лидии, и никому больше.
— Пожалуйста, Билли, — говорю. — Даже Лидии.
— Но у нас нет секретов. Брак так устроен, — мягко добавляет он.
— Боже мой, Билли, я не хочу знать, как устроен брак. Это не ваш секрет. Я тебе доверяю ее жизнь в музыке. Тебе не кажется, что Лидия бы нас поняла?
Билли ничего не говорит, но выглядит удивленным.
— И контрабасист, твой друг Бен...
— От него скрыть не получится, — говорит Билли, оправившись, чтобы вернуться к практическим вопросам. — Он не дурак. И дело даже не столько в том, как Джулия будет играть, а в том, как мы все вокруг будем себя вести. Его я беру на себя. И да, я не скажу Лидии. В любом случае постараюсь избежать.
— И надо же, чтобы такое случилось именно с этим концертом, — говорит Эллен. — И в «Музикферайне» к тому же. Что нам делать? Что мы вообще можем сделать? Конечно, мне ее ужасно жалко...
Билли говорит:
— Ну, вариантов у нас ровно четыре. Можем отказаться от концерта. Можем попробовать найти кого-то другого немедленно. Можем продолжать играть с ней и никому не говорить. Или можем заменить «Форель» и попробовать сыграть что-нибудь еще с разрешения «Музикферайна». Я сам думаю, что надо попробовать еще раз порепетировать и посмотреть. Последний раз получилось неплохо, кроме этой закавыки со скерцо. Однако уж эта загадка разрешилась. Что думает Пирс?
— Пирс не играет в «Форели», — говорю я. — Играю я.
Эллен и Билли оба вперились в меня в остолбенении.
— И я говорю — надо попробовать, — продолжаю я. — На самом деле мы просто должны. У меня есть фантастическое предчувствие. Это будет потрясающее исполнение. Поверьте мне, мы удивим венцев. Я знаю: ничего плохого в тот вечер не случится.
4.24
Я посылаю Джулии факс, что я заменяю Пирса. Это единственный способ сообщить ей до репетиции. Времени встретиться нет, даже если она согласится на встречу. Ответа я не получаю.
Мы встречаемся на репетиции. Я занимался дни напролет и достиг внешнего спокойствия человека, пребывающего в нервном оцепенении. Джулия кивает мне без особого тепла. Может быть, она решила установить равную дистанцию со всеми нами. Бен Флэт — наверное, по совету Билли — повернул контрабас так, чтобы Джулия могла лучше понять движения его рук. Глубокая пульсация контрабаса сильно помогает, а также преувеличенные взмахи головой Билли и его жесты на открытой струне, которые сейчас он делает с полным основанием. В Вене вся эта визуальная драма будет сглажена, но сейчас она нам очень кстати.
Игра с ней, просто само исполнение «Форели», которую я играл лишь однажды в Манчестере, много лет назад, — это реализация подспудных ожиданий. И все же, несмотря на радость от этого произведения, в нашей игре есть напряженность и странность. Когда мы работаем над большими кусками — проблем меньше. Когда же мы работаем по тактам, Пирс в качестве стороннего наблюдателя деликатно
