хаки. Похоже, он выбрал то наименее черно-белое, что было у него в шкафу.
– Я там немного приглядываю, – он мотнул головой в сторону гостиной. – Чтобы, по крайней мере, всё не поломали. Впрочем, по сравнению с другими праздник полулуния очень даже ничего.
– В каком смысле? – удивилась я.
– Дождись, пока подадут еду, и сама все поймешь, – ответил Орест с довольным видом.
Так я и сделала.
Чуть позже мы с ним стояли в прихожей и поедали вкуснейшие пирожки в форме полумесяца, общаясь с двумя братьями-близнецами из Хальмстада. Болтать с ними было приятно – пока мы не поняли, что они просто хотят выяснить у нас, как поступить к Моне на практику.
– По-моему, ужасно круто, – заявил один из них, и Орест не знал, куда глаза девать.
Народ на вечеринке начал спонтанно меняться одеждой, так что теперь почти у всех было что-то черное и что-то белое.
Когда настала полночь, музыка внезапно стихла. Совместными усилиями все лампы в доме погасили. Мона опять вывела всех в сад, возглавив шествие. Оно снова получилось длинным – множество черно-белых людей, идущих друг за другом. Белая одежда светилась в темноте, черная и вовсе с ней сливалась.
Над лесом висела луна. Это был идеальный светящийся полукруг. У меня мурашки побежали по коже, когда я увидела ее.
– Черное и белое! Вода и камень! За единство противоположностей! За то, что придет, и за то, что уйдет! – провозгласила Мона. Она подняла руки, и внезапно весь лес за ней осветился, словно сотни маленьких лампочек загорелись на каждой ветке! Это было чудо – как будто звезды спустились с неба в лес. Все, кто был в саду, издали вопль восторга.
Но это продолжалось всего секунду. Потом маленькие огоньки внезапно погасли, и вдруг все замерли.
Из леса донесся леденящий душу вопль:
– Ай… ай! Какого лешего… а-а-а-ай!
Я услышала, как люди в темноте толкаются и давятся. Орест снова зажег свет в доме, и, как только он это сделал, в дом через дверь террасы вошли Мона и папа. Они вели кого-то, поддерживая с двух сторон, а этот человек то стонал, то ругался. Фигура в большом темном пальто.
Я тут же узнала его. Это был Торстен Росён – он жил в этом доме до того, как сюда переехала семья Ореста.
Мона усадила Торстена в кухне.
– Что произошло? – шепотом спросила я папу.
– Мы нашли его там, в темноте… – ответил папа. – Он держал в руках большие ножницы и намеревался перерезать провода от гирлянд, которые Мона там развесила. Проблема в том, что как раз в ту секунду, когда он попытался это сделать, мы включили электричество… Ужас! Надеюсь, с ним все хорошо…
Торстен, казалось, больше разозлился, чем пострадал. В кустах у него разорвалась одна брючина; кроме того, на лбу красовалось грязное пятно, но сам он об этом, конечно, не подозревал.
Сидя на стуле, он сердито ворчал что-то насчет «странные типы шастают…», «весь сад перекопали…» и «вырвали розовый куст Инги…».
– Вот кому очень трудно отпустить старое, – проговорила Мона себе под нос. Она пыталась убедить Торстена попробовать пирожок в форме полумесяца, а тот лишь качал головой.
Но вот что странно. Какой-то магией Мона все же обладает. Наверняка это Торстен всю осень пытался ей подгадить. Натворил сотню мелких пакостей. Разбивал горшки, сорвал табличку и все такое. Но теперь, пока он сидел в кухне, любезность Моны его в конце концов обезоружила. Нехотя попробовал чай, который Мона поставила перед ним. А потом все же откусил пирожок. И через какое-то время пробормотал:
– Ну вроде добрая девочка…
Девочка – это Мона.
Как ей это удается?
Потом пришла Инга и забрала Торстена. Пробыла некоторое время и много говорила, как обычно. Как будто хотела всех убедить, что они оба не сумасшедшие. Инга даже похвалила Мону за то, что летом у нее вырос такой урожай овощей.
– И гигантские улитки вас не донимали? Как же вам удалось? – спросила она.
– Соль, – ответила Мона. – Она помогает от всего.
Пожалуй, все дело в соли…
36
Несмотря на загипсованную ногу, мама сделала все, что могла, чтобы создать в доме праздничную атмосферу ко дню Люсии[12]. Когда я была маленькая, она будила меня, надевала на меня длинную белую сорочку и корону со свечами. Потом мы вместе заходили к папе с зажженными свечами и шафрановыми булочками на подносе, и я пела все рождественские песни, какие знала. Было это все до папиной болезни, так что воспоминания у меня довольно смутные. В последние годы она сама приходила ко мне утром и пела песни, без белой рубашки, но с шафрановыми булочками. А потом мы зажигали свечи в кухне и слушали праздничную программу по радио. Мама говорит, что у нее буквально мурашки по телу, когда она слушает перед Рождеством, как поет хор. Мне тоже нравится, хотя и не до мурашек.
В этом году мама выставила на стол в кухне большой подсвечник, изображающий Люсию, и достала шафрановые булочки, но, поскольку после праздника полулуния наступила суббота, мы с папой проспали так долго, что проснулись, когда уже рассвело. А при дневном свете атмосфера уже не та. Но я все равно обняла маму и заверила, что булочки ужасно вкусные, так что она обрадовалась.
В середине дня я встретилась с Санной. Она хотела отправиться в центр и опять пойти в магазин Красного Креста – кажется, мне теперь судьба то и дело туда наведываться! Но я все равно охотно составила ей компанию, лишь бы не думать об утраченных подсказках и всяком таком. Санна, как обычно, скрылась за стойками с одеждой.
А я опять пошла посмотреть на книги. Справочник восьмидесятых годов, на который я обратила внимание в прошлый раз, стоял на прежнем месте. Рядом с ним я заметила толстую старинную книгу с золотым корешком. Она была выцветшая и пыльная, но все же красивая. Мне стало любопытно, и я сняла ее с полки.
Переплет был темный, почти черный, хотя если присмотреться, то черное отсвечивало коричневым или даже темно-красным. На первой странице обложки картинка с золотым тиснением: несколько измерительных инструментов, циркуль и глобус. Под картинкой – название: «Книга изобретений».
В пальцах закололо от возбуждения, когда я открыла книгу. Прежде всего я взглянула на титульный лист. Там снова было написано «Книга изобретений», а ниже: «Обзор развития промышленности во всех отраслях. Том второй. Природные силы и их использование».
А в самом
