усталость.
Теперь ничего не выйдет.
Последний след, последняя подсказка из письма Акселя утрачены навсегда. Мама подыскивает новый дом и работает на износ. Папы никогда нет дома – почему? Неужели ему куда интереснее проводить время с Моной, чем со мной и мамой?
Вечером я долго сидела, раскачивая в руке кулон, точно маятник, но так и не придумала, о чем его спросить. Или просто боялась узнать, что он ответит.
На следующий день кто-то посадил новое деревце на том же самом месте, где стояло старое. Простая тоненькая веточка, маленькая и слабенькая! Трудно ему будет прижиться – разве в декабре сажают новые деревья?! Кстати, кто его посадил, так и осталось загадкой.
35
Наступила пятница, и произошло по крайней мере одно хорошее событие. Маме наложили повязку поменьше, она обзавелась костылями. Когда я пришла из школы, она отставила работу и показала мне, как теперь будет прыгать из гостиной на кухню и обратно.
– Завтра попробую спуститься в подвал! – выдохнула она, запыхавшись – ведь она проскакала целый проход между комнатами.
– Здорово, – ответила я, решив не спрашивать, как дела на работе и где папа. Мама достала сухарики и чернично-малиновое варенье, сделанное летом. Потом спросила, где «тот странный чай», и я достала пакетики Моны с календулой, спрятанные в шкафчике за приправами.
Я поставила блюдца и чашки в гостиной, потому что мама сказала, что ей придется еще поработать, и поняла, что она по-прежнему трудится в полную силу, не вставая с дивана.
– А это что такое? – крикнула мама из кухни. Я услышала, как она схватила свои костыли и запрыгала в прихожую. Входная дверь открылась. Теперь мама стояла на крыльце.
Я подбежала и встала рядом.
В наш глухой переулок заехал огромный белый туристический автобус. А переулок у нас коротенький и довольно узкий. Обычные машины тут могут развернуться, но для автобуса однозначно слишком тесно.
– Должно быть, он здесь по ошибке, – пробормотала мама, когда дверь автобуса с шипением открылась прямо перед нашей дверью и из него вывалилась куча народу.
Все выходившие были одеты либо во все черное, либо во все белое. В остальном же они были до того непохожи, что и представить нельзя. Женщина с высокой прической в черном пиджаке, черной юбке и чулках стояла рядом с мужчиной, который просто напялил на себя простыню с вырезанной в ней дыркой для головы. На многих были широкие рубашки, у некоторых на головах красовались странные шляпы и шапочки. Одни нарядно одеты, в платьях и костюмах, другие в самой обычной повседневной одежде.
Вне всяких сомнений, эти люди направлялись не к нам. Они шли к Моне.
И вот они не спеша двинулись по дальней дорожке к ее дому – получилась длинная цепочка, словно черно-белое шествие, вскоре исчезнувшее за кустами.
Мы с мамой стояли вытаращив глаза. Когда автобус опустел, водитель попыталась выехать задом на Альмекэррсвеген, но далеко не уехала. На нашу улицу заезжал еще один!
Когда все пассажиры из двух автобусов ушли в сторону дома Моны, я оставила маму в кухне и пошла следом.
– Я должна посмотреть, что делает Орест! И что там происходит, – объяснила я маме.
– О’кей, – с сомнением протянула она. – Но ты же не дашь втянуть себя во что-нибудь этакое?
– Нет, ну что ты, мамочка, – ответила я, погладив ее по щеке, и, как будто сама была заботливой мамой, добавила: – Выпей спокойно чаю. Кстати, Орест ведь тоже там.
– Но ведь ты скоро вернешься, да? – крикнула мама мне вслед, когда я закрывала за собой дверь.
Но я только помахала ей через окно кухни.
– Полулуние! – Мона стояла на скамейке прямо посреди сада. На ней единственной были и черные, и белые одежды – левая сторона совершенно черная, а правая совершенно белая.
Толпа людей в черном и белом собралась перед ней в саду, а практикантка Лив строила их поплотнее, чтобы все поместились. Многие наверняка наступали на грядки. Сама я примостилась на террасе у двери в дом, чувствуя себя слегка неуместно в обычных синих джинсах и красно-оранжевом джемпере, как будто я нарушала общее настроение.
– Последнее полулуние года, в самую темную ночь, мы отпразднуем с Артемидой, Дианой, Луной! – продолжала Мона. – За постоянные изменения! За то, что приходит и уходит! За сходства и различия! За черное и белое! Встречайте неизвестное с радостью, встречайте его с любовью. Давайте праздновать!
Краткую речь Моны встретили всеобщим ликованием.
Потом все снова поспешили в дом, потому что на улице было очень холодно, и мне пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы освободить проход.
Последней вошла Мона – и с ней мужчина, одетый в черные джинсы и черный джемпер. Папа. Я должна была догадаться.
– Привет, солнышко! – улыбнулся он мне. – Как здорово!
«Куда уж там», – мрачно подумала я. Он тут развлекается, пока мама сидит дома одна! Я уже собиралась сказать ему, что он должен пойти домой, но сбилась, потому что между нами вдруг образовалась очередь из людей. Они толкались, прорываясь в гостиную, уже и так заполненную народом. Откуда-то сверху доносилась музыка, и я предполагала, что скоро начнутся танцы.
– А что это за праздник такой? – спросила я, когда снова увидела папу.
– Ну, как обычно… я точно не знаю! – улыбнулся он. – Мона называет это праздником полулуния. Мне кажется, большинство народу пришло сюда просто пообщаться. А потом предполагается нечто особенное, когда мы скажем «прощай» старому и поприветствуем новое…
– Типа как Новый год? – спросила я.
– Да, пожалуй, – кивнул папа. – Хотя тут больше про черное и белое.
Маме, конечно, хорошо и уютно дома. И она сама собиралась поработать еще пару часиков… Так что я сказала папе «пока» и пошла искать Ореста.
Я постучала в дверь Ореста, но никто не ответил, и я осторожно ее приоткрыла. В комнате было пусто. На столе Ореста лежало несколько раскрытых книг. Два ящика были выдвинуты. Заглянув в них, я увидела, что тетрадки и ручки там в полном беспорядке… Я невольно улыбнулась. Оказывается, у Ореста тоже не всегда идеально убрано! Почему-то эта мысль меня порадовала.
Тут вдруг в комнату вошел Орест.
– Что ты тут делаешь? – удивился он.
– Тебя ишу, – ответила я. – Увидела в окно, что у вас тут что-то намечается, и решила проверить, как ты.
Орест покачал головой и задвинул оба ящика. Вид у него был немного раздраженный.
В празднике он однозначно не участвовал. И хотя он довольно часто носит белую рубашку, сейчас на нем были коричневый джемпер и брюки цвета
