немного безумным блеском. Судебный медик – виновник торжества, хозяин праздника, человек, ради которого все это затевалось, – был абсолютно счастлив.
– Не, ну так-то красиво, – говорит подошедший Семен и отхлебает из фужера шампанское. – А вон та штука на вскрытие похожа. Видели?
Черный поворачивается в ту сторону, куда указывает санитар. Что-то абстрактное с округлыми формами и паутинками каких-то нитей. Эту картину тоже хочется рассматривать, блуждая взглядом по лабиринту линий.
– Наверное, навеяна работой, – пожимает плечами Черный. – Как вам выставка?
– Да нормально. Я не особо разбираюсь в этом, мне фотки ближе. Но так-то Сергей Алексеич молодец, конечно.
Кучер допивает шампанское. Разговор дальше не идет, мужчины несколько минут молча стоят, разглядывая картину, потом Кучер отправляется за следующей порцией шампанского.
А Черному хочется узнать мнение Кати о выставке. Николай запрещает себе анализировать свои желания и порывы. Для рефлексии будет еще достаточно времени, решает следователь. Сегодняшний вечер нужно целиком посвятить общению, каким бы корявым оно ни выходило. Никакой работы, никакой серьезности и ответственности.
Мимо проходят Вика и Семен, девушка о чем-то без умолку трещит. Ее раскрасневшиеся щеки говорят, что она выпила и ей весело. Николай проводит эту странную парочку взглядом. И ловит себя на мысли, что хотел бы, наверное, уметь вот так же, как Комарова, отвлекаться от мрачных мыслей, оставляя расследование запертым вместе с бумагами в сейфе кабинета.
Катя сама находит его в толпе. Гости собираются вокруг Миронова и журналистов. Всем интересно посмотреть и послушать, а может быть, и попасть в репортаж. Смородинова пробивается, извиняясь и тесня гостей, к Черному и протягивает ему фужер.
– Апельсиновый, – одними губами произносит Смородинова.
Николай благодарно кивает.
– Моя работа не особо располагает к веселью, – говорит Сергей Алексеевич. – Поэтому в творчестве я стараюсь как можно дальше уходить от мрачных сюжетов. Но бывают времена, когда душа требует, знаете ли, выплеснуть наружу накопленное напряжение. Это, я считаю, своеобразная терапия.
– Будете ли вы продавать свои работы? – задает вопрос репортер.
– Думаю, да.
Миронов с нежностью смотрит на стоящую в первых рядах Наталью.
– Моя жена не позволит мне держать все картины дома. Ну и, естественно, искусство нужно показывать, а не держать взаперти, если вы меня понимаете.
Катя почти не слушает Сергея Алексеевича. Что интересного он может сказать? Да, картины красивые, но немного обыденные и скучноватые, на ее вкус. Пожалуй, ни одну из них Смородинова не повесила бы у себя дома. Все, что действительно волнует женщину – стоящий рядом мужчина. Их руки почти соприкасаются, Катя чувствует тепло его кожи. «Сейчас или никогда», – решает она, делая едва уловимое движение, чтобы взять Николая за пальцы…
– Николай Дмитриевич, – нагло улыбается рыжая бестия, – как идет расследование?
Момент безнадежно упущен.
– Своим чередом, – уклончиво отзывается мрачнеющий Черный.
Оператор Фирсовой направляет камеру на Николая.
– Между тем у вас уже три жертвы, как я понимаю? Каково это – обнаружить мертвого человека почти у своего дома?
На них начинают оглядываться. Остальные журналисты моментально теряют интерес к Миронову, уловив слова Фирсовой. Камеры, как по команде, разворачиваются в сторону следователя, нацеливая на него объективы. Сергей Алексеевич растерянно вертит головой, пока не встречается взглядом с Николаем. Тот хмуро смотрит в ответ. Видит бог, не желал Черный становиться объектом внимания и перетягивать его на себя.
– Лично я никого не обнаружил, – отвечает Николай журналистке.
– Лично вы нет, – кивает Ирина, краем глаза убедившись, что оператор все фиксирует. – Однако жители города в панике. Вы работаете у нас уже почти три недели, а за это время не только не продвинулись в расследовании, но и получили убийство еще одного невинного человека. Такое ощущение, Николай Дмитриевич, что вы не справляетесь со своими прямыми обязанностями. Может быть, вашему руководству стоит найти более компетентного сотрудника?
– Что делать моему руководству, решать исключительно моему руководству. Я же не намерен посвящать вас в ход расследования.
– А как же закон о средствах массовой информации? Или вы хотите замолчать какие-то факты? Может быть, у вас есть подозреваемый? Проведено задержание? Раз уж вы находитесь на светском мероприятии, значит, работа сделана?
– Какого черта? Человеку что, нужно двадцать четыре на семь работать? – не выдерживает Катя.
Черный сам берет ее за руку и некрепко сжимает, призывая помолчать. И если еще пару минут назад Катя была бы в полном восторге, то теперь злость на наглую журналистку напрочь убивает всю романтику.
Фирсова мило улыбается следователю, но ее глаза остаются ледяными. Не зря все-таки она пошла на эту дурацкую выставку. Судебный медик в роли художника – тоже своего рода интересная тема, можно было бы и здесь поднять волну. Но тут попалась рыбка крупнее. Гораздо крупнее. Ира помнит свое состояние там, во дворах. Простить такую выходку этому типу? Ну нет!
– За всей информацией, которую следствие готово озвучить, вы можете обратиться в нашу пресс-службу.
Голос Черного звенит от сдерживаемого негодования. Он не был готов отражать атаки журналистов. Слишком расслабился, позволил себе побыть обычным человеком. Это оказалось не так-то просто. Работа идет за ним по пятам и не желает отпускать.
– У нас в городе орудует маньяк?
– Есть какие-то особые предпочтения в выборе жертв?
– Когда Следственный комитет организует пресс-конференцию? Кто ответит на наши вопросы?
Журналисты как с цепи срываются, перекрикивая друг друга. Вспышки фотоаппаратов мерцают с разных сторон. Люди вокруг Черного и Кати расступаются. Всем жутко интересно услышать про убийства и маньяка, которого ловят. Как дети, ждущие страшную сказку на ночь, чтобы напугаться, оставаясь в безопасности. На Николая смотрят десятки глаз. Он снова находит Миронова. Тот выглядит несколько ошарашенным, обиженным и сконфуженным. Черный сжимает зубы и хмурится.
Не осознавая, что тянет Смородинову за собой, Черный устремляется к выходу из «АртХолла». Вслед им несутся вопросы.
Глава 9
Все идет наперекосяк. Да, были дела, которые тянулись невозможно долго, сроки по которым передвигались. Дела, отписанные ему, которые возобновлялись по вновь открывшимся обстоятельствам. Дела, где даже свидетели выматывали нервы. Дела, возвращенные на доследование, за которые он получал выговоры. Поднятые дела, которые до него никому не удавалось раскрыть. Каждое из них было сложным, но это стояло на голову выше остальных. Черный не думал, что его настолько заденет расследование, настолько эмоционально притянет к себе, столкнет с людьми как интересными, так и отвратительными. Он чувствует, что сейчас все по-другому. И это выматывает, потому что означает изменение всего, к чему Николай привык.
В голове царит сумбур. Мысли так туго переплетаются, что, начиная думать одну, Черный перескакивает на другую, не
