матери, только ее сила и ее дар.
— Она была ведьмой? — спрашиваю я, чувствуя, однако, что вопрос этот уже неуместен.
— Так это называют там, где ты живешь.
— Я ничего не понимаю…
— Не огорчайся. Со временем, тебе все станет ясно. но решение тебе нужно принять сейчас. Готова ли ты принять дар?
— Я не знаю, что это, чтобы понимать, готова ли я.
В собственных словах я чувствую страх и сама ругаю себя за него. Я здесь не для того, чтобы бояться. Я здесь для того, чтобы получить то, что оставила мне мама. Но откуда эти сомнения?
— Это большая сила, малая часть которой уже живет в тебе. Если то, чем владеешь ты сейчас можно назвать легким дождем, то полная сила подобна шторму.
Она подходит ко мне ближе и я вижу, что ее белоснежная кожа едва заметно светится изнутри.
— Дар твоей матери был проявлен с неистовой силой, так, как не был проявлен ни у одной смертной тысячи лет, но она отказалась от него, чтобы дать жизнь тебе. Таково было ее желание, и я исполнила его. Теперь он принадлежит тебе, если ты готова принять его и жить с ним.
— Но есть какое-то «но»?
— Всегда есть какое-то «но», и за все нужно платить.
— Смогу ли я с его помощью вернуть моих девочек?
— В ответ она улыбается, а потом говорит:
— Ты сможешь вернуть все, что у тебя забрали.
Чувствую, как сердце мое неистово стучит в груди. Ведь я пришла сюда именно за этим, за тем, что поможет мне вернуть их…
Вдыхаю полной грудью, отбрасывая сомнения.
— Ее желанием было, чтобы я нашла наследие, — слышу я собственный голос. — Поэтому я согласна.
Женщина улыбается и я чувствую, что от слабого движения ее рук, весь мир начинает словно бы сворачиваться. Словно меняется перспектива и я начинаю видеть, или точнее чувствовать то, что находится под ним, вне его границ. Уши мои заполняет странный шум, а в глазах начинает двоиться…
Она подходит еще ближе и говорит мне на ухо, положив руки мне на плечи.
— Тогда добро пожаловать в новую жизнь, Элис. Надеюсь, ты сумеешь совладать с наследием матери.
52
Все, что окружало меня мгновение назад, теперь полностью исчезает, оставляя в памяти только чувство неясной потери, словно после пробуждения от очень глубокого и приятного сна, который хочешь удержать, но чем больше стараешься, тем тяжелее это сделать.
Я вижу свои руки, лежащие на сундуке и поднимаю взгляд на волка. Он внимательно смотрит на меня своими яркими желтыми глазами и я отмечаю в нем какую-то неуловимую перемену, словно глядя на него теперь, я вижу больше, чем видела раньше.
— Что это было? — спрашиваю я его, словно он в состоянии мне ответить. Но он, конечно, молчит. Волки ведь не разговаривают. Однако, глядя на него мне кажется, что я почти могу прочитать его мысли.
Перевожу взгляд обратно на сундук под моими руками и отрываю ладони от него. Дается мне это с трудом, потому что, кажется, словно они прилипли к нему и как будто он не хочет отпускать их.
В это же мгновение сундук, который казался таким крепким, буквально разваливается на части, оставляя после себя лишь груду сгнивших от времени деревяшек.
Сбитая с толку, я разгребаю эту кучу, чувствуя себя обманутой. В голове проносятся обрывки слов женщины, которая была в этом странном видении.
Она сказала, что я должна получить дар матери, от которого та отказалась ради меня… Но, похоже, я, пройдя весь этот путь, получила лишь горстку сгнившего дерева..
И тут мои руки натыкаются на что-то… Как будто какой-то ремень… Что это такое?
Тяну за него, и через мгновение вытягиваю из груды трухлявых деревяшек что-то вроде сумки из плотной кожи, отмечая с удивлением, что она выглядит так, словно только что покинула руки мастера, ее сделавшего. Держа в руках сумку, вдруг осознаю, что начинаю чувствовать под пальцами легкую вибрацию, которая стремительно нарастает, а в следующее мгновение я вижу руки собственной матери, которая касается этой кожи, вижу, как она забирает что-то из сумки, потом, как отдает кому-то ее, потом я вижу как сумку начинают разбирать по частям, пока она не превращается в набор лоскутов. В следующее мгновение я вижу быка, мощного и сильного, яростно бьющего копытом. И тут понимаю, что это такое.
Я отпускаю сумку и видение пропадает. Передо мной снова просто вещь.
Я снова трогаю ее и чувствую, что могу проследить историю этой кожи, до самого зарождения быка, из которого ее сделали и дальше, до того быка, который породил этого. Мне стоит большого усилия остановить мелькающие картины прошлого, от которых мое дыхание перехватывает.
Осторожно трогаю пол у себя под ногами и понимаю, что могу проследить историю дерева из которого был сделан этот пол, увидеть людей, которые его укладывали в этом доме, увидеть тех, кто пилил это дерево на доски, увидеть тех, кто срубил его и увидеть все те годы, когда дерево стояло в лесу и росло, набираясь сил. Я вижу, как оно становится все меньше и меньше, вижу, как ветви его убывают, как ствол становится тоньше, пока дерево не превращается в молоденькое деревцо, а потом и в крошечное семечко, которое достают из земли и кладут в мешочек с другими семенами.
Останавливаю бег времени назад и пытаюсь отмотать все вперед, обратно, до того времени, когда дерево стало доской, а доска стала частью пола.
Вижу ноги моей матери, что ступала по этой доске. Потом вижу легкие детские ножки, бегающие по ней, едва касаясь. С волнением осознаю, что это мои ноги, только тогда, когда я была маленькой девочкой. Вот я встала на месте и стою на этой доске. Мама что-то говорит мне, но я слышу лишь низкий гул, лишь то, что остается от человеческого голоса, когда он отражается от дерева. Шаг и я больше не вижу себя. Я трогаю другую доску, на которую маленькая я встала следом и продолжаю прислушиваться к разговору, постепенно начиная различать сквозь дерево голос матери. Она подходит и берет меня на руки, теперь я могу слышать ее голос более отчетливо.
— Я люблю тебя, доченька, ты мое солнце.
Я отрываю руки от пола, изо всех сил сдерживая слезы. Перебарываю искушение, чтобы продолжить слушать звуки прошлого. Понимаю, что если буду делать это достаточно долго, дойду и до того момента, когда покинула дом матери, а после и до
