— океан; и в океане этого огня — голодное чудовище, которое хочет только поглощать.
Шершавая кожа подо мной уже вся влажная, мощная шея под пальцами лопается от пульса. Я с трудом разрываю поцелуй, больше похожий на пожирание, тяжелые руки протестующе сжимаются.
— Мар… я хочу… помоги мне…
— Что?.. что ты хочешь…
Я чуть соскальзываю с его живота ниже… еще ниже… когда воспаленной промежности касается его жар и твердость, беспорядочные спазмы выжимают стон из стиснутого горла. Хочу… сейчас… если не сделаю…
— Поддержи меня… чтобы не упала… просто подержи… ноги…
Что я несу, господи?.. несуразица… чушь какая-то… как вообще ее можно понять?..
Он понимает — и когда я приподнимаюсь, сжимает мои бедра так крепко, словно в них и в самом деле нет ни мышц, ни костей, и сами себя они держать не могут. Страшно… страшно… я что, и правда это попробую?… господи… держать надо не только ноги, всю меня надо держать, от этой дрожи, от страха и предвкушения я сейчас вся просто развалюсь на куски… лицо пылает так, что я благословляю темноту, руки подрагивают, и тур подо мной чуть слышно сипит сквозь зубы, когда пальцы мои скользят по его раскаленной плоти… я столько раз представляла, как сделаю это… столько раз, что теперь голова пустая и легкая-легкая… Я помню чувство наполненности, даже не так — забитости… помню боль, жжение, мне бы страх испытывать… но я помню еще кое-что… чувство, на миг мелькнувшее за пределами боли… на миг, прежде чем боль взорвалась в теле и пожрала все… я хочу… испытать его снова…
Я выдыхаю в унисон с Маром, когда под давлением ладони мы соприкасаемся — кожа к коже, жар к жару. Когда под давлением он наконец оказывается внутри — совсем неглубоко, но разрывая по ощущениям, неглубоко — но достаточно, чтобы в меня проникло то… что в изобилии течет сейчас по ладони… хорошо, что он держит меня… как хорошо, что он держит, потому что все плывет, все искажается, все тает… перед глазами мрак и многоцветные огни… а внутри меня…
А внутри меня рождается сверхновая.
Вдох-выдох… вдох-выдох… дыхание выравнивается, подстраивается под одному телу известный ритм… выдох… ниже… вдох… выше… выдох — ниже, ниже… сипит и хрипит подо мной, звуки резонируют с теми, что доносятся изнутри… глубоко… полно… так страшно и так… так… Бесподобная беспомощность накатывает на тело откуда-то из глубины, сковывая своей сладкой слабостью, чуть покалывая тело изнутри и снаружи, везде и сразу…
Еще… нужно еще… спазм внутри слабеет… мышцы растекаются, расползаются, как желе на солнцепеке… я и не думала, что могу так… о боже… еще… да… еще чуть глубже… сколько там? так мало… мало, слишком мало… я приподнимаюсь и опускаются еще чуть ниже… вот так… и еще раз… и еще… смешивается смазка, моя и его, но его больше, намного больше… она наполняет меня внутри, она вытекает из меня, рождая стыдные, влажные звуки от каждого движения… и каждое движение требует за собой следующее, словно если я остановлюсь… если прекращу…
Ладони, сжимающие и удерживающие мои бедра, не дающие мне упасть, эти ладони, горячие настолько, что наверное будут ожоги — черт с этими ожогами и черт с этими ногами, мне хорошо, мне очень хорошо, с каждой секундой это хорошо становится все больше, все больше меня самой — эти ладони внезапно тянут меня вверх и внутри остается лишь обидно холодная пустота.
Я не успеваю возмутиться — если вообще способна на возмущение — когда Мар подтягивается вместе со мной на постели выше, откидывается на стену и роняет меня себе на грудь. О да, так намного лучше, так… о боже… он внутри, он снова внутри… уже не больно, совсем не больно, господи, как это вообще возможно… он распирает изнутри так сильно, что меня наизнанку должно уже выворачивать, но… мне так хорошо… так хорошо от одного его присутствия во мне, от его жаркой твердости, исходящей обжигающей влажностью. А потом он подается бедрами вверх, вжимаясь в меня еще туже, еще плотнее.
— …!
…Перед моими глазами — вспыхивают и гаснут мириады огней Вселенной. Внутри движется, пока еще медленно… но ускоряясь с каждым движением… движется… натирая бугорками сразу все и везде… погружаясь ровно настолько, чтобы достать до самой глубины, растянуть ее ровно настолько, чтобы до краев, но не на разрыв… быстрее… еще быстрее… о боже… куда еще быстрее… хрипит и рычит, давит предплечьями на спину, она сейчас переломится, переломится спина, дышать не могу, дышать не нужно, горячо-горячо-горячо, еще горячее, еще быстрее, сейчас, вот, да, здесь, вот так, еще еще еще еще…
Скручивает и ломает, выворачивая наизнанку, а внутри лопается, разливается, вибрирует вокруг и всюду, словно земля под нами тоже наизнанку выворачивается… я слышу голос — свой, Мара, чей, не могу понять, не могу распознать в месиве мыслей и ощущений границы тела его и моего, словно он жаром своим спаялся со мной, словно вливаясь в меня, он сросся со мной, словно…
Он все вибрирует во мне, наполняя еще большим количеством жидкости, она течет и все никак не останавливается… его так много во мне, он словно стал еще больше… так, что несмотря на действие его смазки, явно анестезирующее, мне становится больно… я не выдаю ни словом, ни стоном, ни единым вдохом, я принимаю до тех пор, пока вибрация в нем не стихает… пока меня саму от этой крупной дрожи не скручивает еще раз — эхом того разрывного чувства, что до сих пор сотрясает тело.
Когда Мар наконец разжимает руки на моей спине, когда внутри — снова пустота, которая всегда будет помнить наполненность, я опираюсь на желейные ладони и приподнимаюсь. Я ищу его лицо и нахожу губы — сухие и горячие, они по-прежнему жадные — но эта новая жадность. Это жадность уже познавшего насыщение.
— Хорошо? Все хорошо?
— …это я должен спрашивать…
Его голос — словно из-под земли, густой, глубокий, гулкий… его ладони неторопливо собирают остатки сотрясающей меня дрожи… Уже не обжигающий жар — мягкое тепло сосредотачивается, собирается в склейке между нашими телами, оно зыбкое, оно тает, его так хочется удержать… я прячу лицо у него на груди, вбирая в себя это тепло и запах… завтра я буду носить его на своем теле, даже после душа он сохраняется… Я убеждаюсь в этом, когда обессиленную, Мар укладывает меня после ванны в постель и сам идет мыться. Украдкой — хотя никто меня
