человек по имени Эмиль Л’Анжелье вышел из своего дома в шотландском Глазго. Перед уходом он заглянул к хозяйке и попросил ключ от парадной, так как вернуться собирался очень поздно. Так и случилось. Хозяйка увидела его в два тридцать ночи, но он не воспользовался ключом, а стал колотить в дверь и звонить в звонок. Она открыла и увидела, что жилец схватился за живот от боли. Его сильно рвало, и выглядел он так плохо, что она сочла благоразумным вызвать доктора. Так уже бывало до этого: молодой человек уходил в хорошем здравии, а спустя несколько часов возвращался с больным желудком. На этот раз все оказалось хуже. Врач прибыл около семи утра и выписал обезболивающее — морфий. Когда спустя несколько часов он вернулся проверить состояние пациента, все было кончено: Эмиль Л’Анжелье был мертв.
Девятнадцатилетняя Мадлен Гамильтон Смит была дочерью и внучкой известных и весьма состоятельных шотландских архитекторов. Она была старшей из пяти детей и жила в Глазго, в доме на престижной Блитсвуд-сквер. Миниатюрная темноволосая девушка получила образование в Академии юных леди мисс Гортон в Англии, где изучала такие важные предметы, как хорошие манеры и образцовое ведение хозяйства. Вернувшись в Глазго, Мадлен начала выходить в свет. По некоторым свидетельствам, она успевала побывать за ночь на пяти балах и вечеринках.
На одном из таких мероприятий она познакомилась с двадцатишестилетним Эмилем Л’Анжелье и без памяти влюбилась в него. К сожалению для молодых людей, строгая викторианская мораль была против их союза.
Пьер Эмиль Л’Анжелье выдавал себя за француза и изо всех сил пытался источать истинно галльский шарм. Он хвалился родством с дворянами и особами королевской крови, жившими в шато где-то в сердце Франции. Реальность была прозаичнее. Л’Анжелье был родом с острова Джерси. Он был далек от Франции и благородной родословной, а работал мелким клерком на складе с семенами, где ему платили в неделю немногим более десяти шиллингов. Учитывая, что комната в доходном доме тогда стоила от трех до шести шиллингов в неделю, Л’Анжелье и Мадлен Смит принадлежали к совершенно разным социальным слоям.
Несмотря на такую разницу в происхождении — а может, как раз из-за этого, — Мадлен была от Л’Анжелье без ума и начала писать ему любовные письма. Первое послание она отправила из семейной загородной резиденции, а потом, когда вернулась в город, письма полетели туда-обратно, и молодые люди стали договариваться о «случайных» встречах на улице или в магазине неподалеку. В пылу страсти Л’Анжелье сделал Мадлен предложение, и та с радостью сказала «да».
В какой-то момент о романе узнал отец Мадлен. Он запретил дочери видеться с ухажером и приказал написать ему, что между ними все кончено. Мало того что у Л’Анжелье не было за душой ни гроша, он был еще и «иностранцем» — совершенно неподходящая пара для девушки уровня Мадлен. Та подчинилась отцовскому желанию, однако Эмиля это нисколько не смутило, и он уговорил ее продолжать с ним отношения. Сохранившиеся письма показывают, что она была только рада этому. Несмотря на все запреты, она писала: «Папочка очень на меня сердится за то, что я гуляю с незнакомым ему джентльменом. Но меня не заботит мнение света, коль скоро сердце подсказывает мне, что я не делаю ничего дурного». Л’Анжелье убедил одну знакомую разрешить устраивать у нее дома романтические свидания. Без сомнения, запретная любовь возбуждала и привлекала Мадлен, и пара два года встречалась тайно.
Эмиль хранил все письма Мадлен, а ей приказывал сжигать свои под предлогом, что их может обнаружить отец. Судя по немногим сохранившимся посланиям, месье Л’Анжелье оказался требовательным и властным любовником: он диктовал Мадлен, как ей одеваться, куда ходить, с кем разговаривать. Сама девушка в своих письмах предстает неопытной, неуверенной в себе, отчаянно ищущей одобрения.
Несмотря на все тревожные сигналы, в 1856 году пара все еще планировала пожениться. Родители Мадлен не знали, что дочь продолжает недозволенную связь, и решили, что пришло время подыскать ей достойного супруга. Вскоре нашелся и подходящий кандидат — им оказался Уильям Миннок. Он имел ежегодный доход в три тысячи фунтов — в сто с лишним раз больше, чем зарабатывал Л’Анжелье, — и, учитывая стиль жизни Мадлен, явно был более перспективным вариантом. Девушка и сама постепенно поняла, что лучше быть богатой, пусть и замужем за Минноком, чем прозябать с милым Л’Анжелье. Когда Миннок предложил ей руку и сердце, она охотно согласилась.
Что же Л’Анжелье? В его распоряжении по-прежнему оставались все любовные письма Мадлен, в том числе те, которые доказывали «преступную близость» между ними. Когда Мадлен осознала вероятность шантажа, она очень испугалась. Если Л’Анжелье решит ей угрожать и передаст письма новому жениху, это поставит крест на ее репутации.
Мадлен частенько разговаривала с ухажером через окно своей спальни на первом этаже и холодными вечерами даже угощала его какао. Это натолкнуло ее на мысль о возможном решении всех проблем. Она приобрела у местного фармацевта немного мышьячного порошка. В четверг, 19 февраля, пара, как обычно, беседовала, и Мадлен передала в окно чашку горячего какао. Вернувшись домой, Л’Анжелье почувствовал себя очень плохо: хозяйка видела, как его рвет зеленой желчью. На следующее утро Мадлен вышла из дома, отправилась в аптеку на соседней Сочихолл-стрит и за шесть пенсов купила еще мышьяка, а вечером, как водится, угостила Л’Анжелье какао.
Позже полиция обнаружит дневник молодого человека, а в нем — несколько обличающих записей. «Неважно себя чувствую». «Виделся с Мими [Мадлен] в Салоне… Стало очень плохо». «Не пойму, почему мне так плохо, когда она дает мне этот кофе и какао». Вечером двадцать первого марта свидетели видели, как Л’Анжелье еле-еле бредет по улице, стонет и держится за живот. Дома он слег с сильнейшей болью, его безудержно рвало. На следующий день все повторилось. Встревоженная хозяйка, миссис Дженкинс, послала за доктором. Тот дал морфий. Тем же утром врач пришел еще раз и, посмотрев на пациента, мрачно попросил хозяйку задернуть занавески. Л’Анжелье был мертв.
Вскрытие показало, что в желудке молодого человека было просто колоссальное количество мышьяка — почти пять граммов. Еще ни одно убийство этим ядом не совершали такой огромной дозой, и невозможно было даже представить, что столько яда в принципе можно дать жертве незаметно, однако следствию в ходе процесса удалось доказать, что до шести граммов мелкого мышьячного порошка — в сорок раз больше, чем требуется для убийства, — легко смешать в чашке с двумя чайными ложками какао и развести кипятком или молоком, причем никакого постороннего запаха или привкуса у напитка не появится. Мадлен арестовали и отправили в Эдинбург, где должен был состояться
