движняк ради нас всех и на наши бабки! Я тоже плачу налоги на Школу, хотя меня там не сильно любят.
— Это ты здорово преуменьшила, Аннушка! — кричит тот же мужик. — Они всей Церковью молятся, чтобы ты поскорее сдохла и не позорила Школу на весь Мультиверсум!
— Не дождутся, Сеня! — отвечает она ему. — Так им и передай! А вы, люди, подумайте: сегодня Калеб, а завтра кто? Да, он наделал глупостей, но, чёрт меня подери, он же, сука, корректор! Разве так можно?
Аннушка замолчала, сплюнула, спрыгнула из кузова и села на его откинутый борт.
— И вы тут? — поприветствовала она нас мрачно. — Зря.
— Почему зря? — спросил я.
— Сраная Конгрегация отродясь никого не слушала. Плевать они, сука, хотели на мнение народа. Да и народ тут… А, сука, проехали. Это я уже так, от безнадёжности глотку деру. Один хрен Калебу мандец. Он, конечно, сам, сука, виноват, но разве ж так можно?
— Ты так убиваешься, как будто они его повесят на площади.
— Если бы они его повесили на площади, это было бы как-то, знаешь, даже честнее, сука.
— А они? Ты сама говорила, что Школа, Церковь, Конгрегация — это всё правильные люди. Просто нам не повезло быть на неправильной стороне.
— Ты, глядь, не хочешь этого знать, поверь мне. С неугодным корректором можно поступить так правильно, что лучше сдохнуть. Вон, хоть у альтери спроси. Ты вообще видал конгрегатов?
— С одним успел познакомиться.
— И как он тебе показался?
— Очень… конгрегированным. Вот-вот брызнет.
— Именно. Они все такие, на пафосе. Спасители Мироздания хулевы. Сейчас они разом порешат двух зайцев — накажут Калеба так, чтобы впредь любой корректор, который задумает ослушаться, жидко срался от одной этой мысли, а заодно пристроят мятежника к полезному и выгодному занятию. Порталы сами себя не нацелят, знаешь ли.
— Не знаю ничего про порталы.
— Вот и не знай. Не надо оно тебе.
— Так Калеб, выходит, мятежник? Никогда бы не подумал.
— Калеб просто дурак. Но упрямый, упрямее чем я думала. Не сдал бабу свою горскую. Ломанулся в бега, придурка кусок. Сегодня суд ареопага. Но приговор уже известен, конечно. С-с-сука.
Аннушка вытащила из кармана мятый стальной портсигар, имеющий такой вид, как будто остановил пулю, вытряхнула из него чёрную тонкую сигарету, чиркнула бензиновой квадратной зажигалкой и закурила. Пахнет не табаком, ну да она большая девочка.
— А вас чего сюда принесло? — спросила она, затянувшись.
— Нашли нас и в ортогонали, — ответил я. — Не удалось отсидеться.
— Да, они натаскались искать, сука. Сама не ожидала. Я же Калеба с бабой спрятала, думала, никто кроме меня туда не доберётся. Да хрен там, сука. Добрались. Значит, и до вас тоже?
— Да.
— И что делать будете?
— Попробую отбрехаться. Скажу, что буду следить за дочерью, не дам ей ничего поломать. Как крайний вариант — поселимся с ней в каком-нибудь безлюдном срезе, где вообще никого нет. Это-то нам должны позволить? Как я понимаю, коллапса там случиться не может, а значит, и вреда от неё никакого.
— Ну-ну, — сказала Аннушка с глубоким скепсисом в голосе, — попробуй. Только вот что я тебе скажу, дружок, хрен они тебя, сука, послушают. Они вообще никого не слушают.
* * *
Аннушка оказалась права. Ареопаг — два десятка безвозрастных мужчин и женщин в балахонах — выслушал нас с Нагмой, не проявляя большого интереса. Мне показалась, что это просто формальность, должны были выслушать и выслушали. Нагма клялась, что она хорошая, а если чего наворотила, то по незнанию и молодости. Теперь она не такая, впредь всегда будет слушаться папочку, вести себя хорошо, кушать на завтрак кашу и ложиться спать вовремя. Я же заверил, что готов отвечать головой за любую её ошибку, а потому прослежу, чтобы она таковых не совершала. Видя, что энтузиазма на лицах ареопага не прибавилось, добавил и крайний вариант: сослать нас в какую-нибудь дальнюю жопу мироздания, где даже если захочешь чего поломать — так нечего. Подчеркнул, что хотелось бы этого избежать, потому что жестоко отставлять ребёнка без интернета и мультиков, но если иначе совсем никак, то мы готовы.
Я ждал какой-то дискуссии, уточняющих вопросов, приготовил кучу аргументов, но вопрос был только один. Какая-то тётка с поджатыми губами и глазами навыкате поинтересовалась, кто я, собственно, такой и на каком основании пытаюсь поручиться за носительницу фрактальной дисрупции.
Мелехрим пояснил «Великому Ареопагу», что я «присвоил себе статус опекуна и имею эмоциональную привязанность». Ареопаг никак это не откомментировал, но мне показалось, что шансы наши упали окончательно.
Выслушав нас, ареопаг «удалился на совещание». Точнее, он-то никуда не удалился, а вот нас выпроводили, отведя в помещение без окон, где мы встретились с Калебом и Анахитой.
Рыжий корректор демонстрировал крайнее уныние, Анахита — беременность на большом сроке. Месяц восьмой, не меньше.
— Так вот почему они на тебя так взъелись, — понимающе кивнул я Калебу. — У тебя что, на резину аллергия?
— Сам не знаю, как так вышло, — ответил он печально, — мы предохранялись изо всех сил. Я застрял в одной дыре, возвращаюсь — поздняк метаться. И, главное, уже все в курсе, мы же тут жили, в Центре. Ну и понеслось говно по трубам. Заодно и про неё, вон, узнали…
Калеб показал пальцем на Нагму. Она, впрочем, на него и не взглянула, обнимая мать.
— Мама, я так рада тебя видеть!
— Да, дорогая, — отвечает та, безмятежно улыбаясь. — У тебя скоро будет братик, видишь? Положи руку сюда, чувствуешь, как он пинается?
— Ух ты! Здорово! Я соскучилась, мам!
— Ты такая красавица выросла, надо же!
— Ты обо мне думала хоть иногда?
— Да, конечно, — ответила Анахита рассеянно.
Пусть врёт,
