на черепке чернолакового сосуда[540]. Он записал, что у него было вино стоимостью в 102 статера, по 14 статеров за амфору; он отпустил (вероятно, в долг) Эвксену пряного вина на статер, Диотиму — на 5 статеров, Кимону — на обол. Однако чаще встречаются цифровые записи для памяти, понятные только самому писавшему: это либо просто цифра, либо цифра с указанием имени человека, которому следует отдать долг или, наоборот, получить его[541].
Целый школьный урок читается на горле амфоры III в., найденной на Березани[542]. Сначала школьник вырезал свое имя Фок и повторил первую букву имени. Потом сделал упражнение на слог «как», повторив его несколько раз и отделяя один слог от другого точками. Здесь запечатлен известный по описаниям античных авторов прием обучения грамоте по слогам. Затем школьник вырезал слово τύποι (письмена), а ниже выполнил упражнения, в которые входили слова из двух или трех букв: ϋς (кабан), ώς (как), μύς (мышь). Некоторые слова написаны в именительном и в родительном падежах. Упражнение кончается более длинным словом έπικουρίη, в котором сделаны две ошибки. Сходные упражнения, обнаружены среди граффити других греческих полисов, и это подтверждает сходство приемов обучения грамоте во всем греческом мире[543].
Приступая к чтению связных текстов и написанию более или менее длинных фраз, учитель обычно брал произведения Гомера или поэмы Троянского цикла[544]. Два граффити V в. подтверждают, что ольвиополиты со школьных лет запоминали многие стихи из эпических поэм. На чернолаковом килике процарапан, вероятно, школьником стих из «Одиссеи»: «От Илиона унеся меня, ветер к киконам пригнал»[545]. Другая надпись на черепке воспроизводит начало одной из поэм Троянского цикла «Малая Илиада»:
Я, Илион, пою с Дарданией, конями прекрасной,
Ради которой страдали данайцы, слуги Арея[546].
Таким образом, можно определенно сказать, что в классический период ольвийские школьники учили те же стихи, что и во многих городах Эллады. Знание стихов знаменитых поэтов побуждало некоторых ольвиополитов к собственному стихотворному творчеству в распространенных в то время размерах. Об этом свидетельствуют стихотворные граффити на сосудах[547]. В стихотворной форме составлялись и некоторые надписи на памятниках[548] и эпитафии на ольвийском некрополе. Такова, например, ольвийская эпитафия IV в., написанная элегическим дистихом:
О, Эпикрат, Исократа дитя. Над могилою стела — Памятник это, хотя рано в могилу тебе[549].
Дион Хрисостом, посетивший Ольвию в конце I в. н. э., отметил особую любовь ольвиополитов к Гомеру и стремление местных поэтов писать в гомеровском стиле (Or. XXXVI, 10). Все это традиционно воспитывалось в ольвийской школе, и, наверное, среди ольвийских мальчиков были такие, как Никерат из «Пира» Ксенофонта, который в отрочестве выучил наизусть всю «Илиаду» и «Одиссею» (Xen. Symp. 12).
По лапидарным надписям можно судить, что некоторые ольвиополиты имели не только начальное, но и хорошее среднее и даже высшее образование. Многочисленные ольвийские декреты составлены правильным литературным языком с некоторыми цветистыми выражениями, свойственными ораторским упражнениям, которые выполнялись в средней и высшей школах под руководством риторов[550]. Косвенным свидетельством существования ольвийских ораторов служат сведения надписей о постоянной деятельности народного собрания[551]. Чтобы завоевать его внимание и убедить в своей правоте требовалось хорошо составить и произнести речь. Риторы обучали юношей ораторскому искусству, которое способствовало не только политической карьере, но оказывалось необходимым в суде[552].
Юноши из богатых семей в Северном Причерноморье, собираясь сделать политическую карьеру, иногда отправлялись получать высшее образование в Греции. Дионисий Галикарнасский сообщает, что боспорянин Сопеид был учеником прославленного афинского оратора Исократа (Dion Hal. De Isocr. 18). Мы знаем о некоторых ольвиополитах, уехавших в Элладу получить образование, оставшихся там и завоевавших большую известность. Это философы эллинистического периода Бион Борисфенит и Посидоний Ольвиополит (Diog. Laert. IV, 46-58; Suda. Р. 877).
Но, конечно, большинство ольвийских граждан учились у местных риторов. Об одном из них можно прочесть у Диогена Лаэртского (IV, 46). Этот ритор был не только учителем, но и автором ряда произведений. Купив способного юношу Биона, ритор обучил его, отпустил на волю и сделал наследником своего дела. Однако после смерти учителя Бион сжег все его сочинения, продал имущество и на эти деньги отправился в Элладу искать там мудрости.
В круг среднего и высшего образования греков входили, наряду с гуманитарными предметами, геометрия и астрономия. Сократ подчеркивал их практическую пользу для каждого гражданина: геометрия в ее первоначальном значении «измерения земли» оказывалась необходимой при купле, продаже и закладе земельных участков и в спорах о границах земельных наделов; знание же звездного неба использовалось для определения времени ночью, для установления сроков сельскохозяйственных работ, начала и конца навигации, смены караула у стен и ворот города и т. д. (Xen. Mem. VII, 3-4).
Процесс обучения в школе лучше всего изображен на хранящемся в Берлине аттическом килике первой четверти V в.[553]. Вазописец Дурис нарисовал сидящего на стуле учителя, который разворачивает папирусный свиток со словами: «Муза моя, про Скамандра текучего петь начинаю». Это начальные строки какой-то, теперь утраченной, поэмы. Стоящий перед учителем мальчик, вероятно, повторяет за ним эти стихи, а, может быть, читает их наизусть; учитель развернул свиток так, чтобы зрителю было понятно, чему он обучает своего ученика. Другой учитель, держа в руках стиль, проверяет задание, выполненное учеником на вощеных табличках. Около ученика сидит его педагог с палкой, орудием наказания за провинности.
На стене художник изобразил висящие всевозможные предметы, связанные с обучением: корзину с книгами-свитками, футляр для аулоса, лиру и крестообразный ключ для ее настройки. Музыкальные инструменты — свидетельство о музыке, необходимом компоненте образования грека. Не случайно на килике представлены два учителя письма и литературы и два учителя музыки, из которых один обучает игре на аулосе, а другой — на лире (рис. 62).
Аристотель (Pol. VIII, 5, 8; 1340 b) писал, что музыка входит в обязательный курс обучения, потому что она благотворно воздействует на нравственную сторону души, а в ежедневной жизни музыка — неизменный спутник свободного гражданина во время отдыха[554].
В V в. ольвийские школьники занимались пением и игрой на аулосе и лире, но к IV в. игра на аулосе стала считаться недостойной свободного гражданина, и осталось обучение пению под аккомпанемент струнных инструментов (Aristot. Pol. VIII, 6, 5; 1341 а). Трудно сказать, распространялось ли это правило на Ольвию.
На дне упомянутого килика Дуриса нарисован атлет, перевязывающий сандалию. Так художник отразил третью составную часть
