Ладно, гадать на кофейной гуще не в моих правилах. Вот вернется Роксана, привезет недостающие кусочки головоломки, я подумаю чуть-чуть, и разгадка всплывет сама. А так точно бежишь ночью через лес: ноги спотыкаются, по лицу ветки хлещут, того и гляди, в яму волчью угодишь. Уже то хорошо, что я себе законную передышку заработал. Если, конечно, оборотень не передумает. Тогда передышка может плавно перейти в вечный покой…
Между тем, жизнь наша курортная шла по накатанной колее: море, вино, женщины. Точнее, женщина пока одна, хоть и красивая, но чужая. Скорее бы Роксана приехала, уж она быстро все наши проблемы на мирмульки разберет.
Я присел на скамью рядом с Мажеровским, следящим за волнами, лениво набегающими на берег. Эллина, несмотря на мои настойчивые увещевания, бродит по берегу, оставляя за собой цепочку следов, быстро исчезающую в прибое. Отсюда слышно, как Азар возится на конюшне, наверно, сбрую правит, напевая под нос незатейливую мелодию.
— Расскажите мне о Скорпио, — попросил я. Не в первый раз, между прочим, но Мажеровский опять лишь плечами пожал.
— Не могу. Кодекс не позволяет.
— Но ведь Скорпио, нападая на вас, нарушает кодекс!
— Это его проблемы, — сухо ответил Мажеровский и встал, давая понять, что не намерен продолжать беседу. Я с грустью посмотрел ему вслед.
Как он с такими принципами вообще умудрился попасть в чернокнижники? Судьба…
Между тем, Эллина, задумавшись, отошла от нас далеко, к красному склону. Волны, спеша, облизывали ноги девушки, ветер теребил её волосы. Александр окликнул девушку и поспешил следом, Эллина оглянулась, ветер донес звонкий смех девушки, но в этот момент её нога запнулась о корягу, торчащую из песка. Эллина неловко взмахнула руками, как подбитая чайка, и с коротким вскриком рухнула в набежавшую волну, закружившую девушку, словно куклу.
Я сорвался с места, тщетно пытаясь обогнать Мажеровского, кинувшегося на выручку к любимой. С трудом обойдя его, я бросился в воду, за спиной послышался всплеск и упрямое сопение, значит, Мажеровский не отстает.
В три гребка добравшись до девушки, из последних сил барахтающейся на воде, я подставил ей плечо, помогая держаться на поверхности. Только бы она в панике не начала топить и меня, тогда ко дну пойдем оба. Эллина, до синяков вцепившись в плечо, судорожно вздохнула и закашлялась, отплевываясь от соленой воды. Вдвоем с подоспевшим Мажеровским мы отбуксировали Эллину к берегу, влюбленный маг подхватил её на руки и понес к замку. Навстречу уже спешит Азар, взглядом предложил хозяину помощь, но Александр только головой упрямо мотнул, не желая расставаться с драгоценной ношей.
Эллину уложили прямо на диване в гостиной. Азар засуетился вокруг с какими-то притираниями и настойками, а Мажеровский сел прямо на пол рядом с диваном и покрыл руки Эллины жаркими поцелуями. Девушка, мало-помалу приходя в себя, начала сбивчиво рассказывать:
— Я шла, а тут коряга. Я ногу наколола, а тут волна, с ног сбила. Я испугалась, закричала, хотела встать, а волна не дает, в море тащит. Я тонуть стала… А потом…, — девушка замотала головой, брызги с мокрых волос рассыпались во все стороны, глаза опять налились слезами, — потом не помню…
Мажеровский слушал Эллину, не выпуская хрупких пальчиков из рук, лицо мага конвульсивно исказилось страхом, но девушка неожиданно бросилась ему на шею, заплакав навзрыд, и вздох облегчения вырвался из его груди. Маг забормотал что-то утешительное, поглаживая ее по спине.
— Пусть поплачет, — авторитетно заявил Азар, — это страх слезами выходит, душа очищается.
Действительно, поток слез вскоре сменился редкими всхлипываниями, показалась робкая улыбка, будто солнышко из-за тучки выглянуло. Азар заговорщицки подмигнул, и мы тактично удалились. Самое страшное позади. Теперь для Эллины лучшее лекарство – руки любимого.
Выйдя из гостиной, я тяжело вздохнул. Жаль, что перспективы у этой любви только печальные. Им бы жить и жить, радовать друг друга.
Но зато, как говориться, нет худа без добра. Уже то хорошо, что теперь Мажеровский точно не будет отпускать Эллину бродить по пляжу в одиночестве. Я ведь еще не сказал, что вчера видел следы, уходящие в море. Следы человеческих ног, у самой воды сменившиеся странной бороздой.
Вечером, после ужина, я вышел на веранду подышать через фильтр свежим воздухом, но, заметив, одинокий силуэт Эллины, облокотившейся на перила, я решил удалиться. Не стоит нарушать её одиночество. Но я не успел. Хозяйка замка, услышав шаги, оглянулась.
— Это вы, Марк? — тихо спросила она. — Идите сюда.
Я подошел. Тихие сумерки опустились на ущелье. Лес затих, готовясь ко сну, только листья тихо шелестят, перекликаясь с тихим прибоем. Вскрикнула какая-то птица, спугнутая ночным хищником, завели трескучую мелодию неутомимые цикады. Ущербная луна начала неспешный подъем над горизонтом, освещая призрачным светом окрестности, первые звезды заблестели крупными алмазами на быстро чернеющем бархате небосвода. Белопенная полоса прибоя с тихим шелестом набегает на берег и растворяется в песке.
— Люблю наблюдать за морем, — нарушила тишину Эллина. — Оно живое, дышит. И настроение у него изменчивое, как у человека.
— И характер коварный, — заметил я.
Эллина промолчала. Потом, меняя тему, сказала:
— Смотрите, какая луна…
— Месяц, — зачем-то поправил я собеседницу.
— Да. Месяц, — кивнула девушка, и грустный вздох вырвался из её груди. — Но он так быстро стареет.
Мне послышались слезы в её голосе, причем, боюсь, они вызваны вовсе не сочувствием к странной участи ночного светила.
— Все так скоротечно, — еле слышно прошелестел голос девушки. Странная печаль для женщины, ради счастья которой делается все возможное. Любой её каприз исполняется практически мгновенно, к её услугам всё состояние Мажеровского, готового ради любимой на любое безумство. Но, вероятно, этого для полного счастья не хватает…
— Знаете, Марк, в детстве я часто летала во сне, — задумчиво, как будто говорила сама с собой, сказала Эллина. — Это было так просто: разбегаешься посильнее, подпрыгиваешь и паришь над землей. Руками взмахнешь и поднимаешься все выше, выше в небо. А внизу земля расстилается во всей красе. Леса зеленые, поля бескрайние, реки лентами серебрятся. Над головой небеса распахиваются, в душе появляется безотчетная радость, а в теле легкость необыкновенная!.. — голос девушки зазвенел хрустальным колокольчиком, но вдруг она на полуслове замолчала, повисла тишина. Потом Эллина продолжила погрустневшим голосом: — Потом я повзрослела, взлетать стало все тяжелее, а в небе появилась сеть. Сначала редкая, ячейки крупные, я без особого труда проскальзывала в них, и все равно летела в бескрайнее небо. Но ячейки с каждым разом становились все мельче, к первой сети добавились другие, путь в небо превратился в сложный лабиринт. В душе поселился страх. А земля внизу из цветущего ковра превратилась в безликую черноту, из которой то и дело выныривали уродливые твари…
