– Я не понял, во что мы вляпались, – признался Варка, – может, вы поймете. Я готов все рассказать, только не орите. И про крыс не надо, и про вонючих хорьков.
– Что, настолько плохо?
– По-моему, еще хуже.
* * *
Крайн выслушал всю историю молча, только стоять спокойно не мог. Так они и ходили, от ручьев к сухому дереву и обратно. Крайн прихрамывал, подволакивал раненую ногу. Рядом преданно семенила белая цапля.
Впрочем, Варкин собеседник скоро утомился и конец истории дослушал, опершись о дерево, исподлобья глядя на укрытый густыми сумерками окоем, за которым скрывалось все Пригорье с полями, лесами, реками и белым городом Трубежем. Варка кончил, подождал объяснений, но вместо них пришлось выслушать очередную порцию философских рассуждений о человеческой низости.
– Они желали свободы, – прошелестело в полумраке, – они ее получили. Но они забыли об одном. Знаешь, кто свободен от всех долгов, связей и обязательств?
– Крайн? – предположил Варка.
– Труп. Только мертвец никому ничего не должен. И вот теперь к трупу сбежались хищники. Скоро они начнут жрать друг друга. И тот, кто сильнее, сожрет всех остальных.
– Хищники?
– Филипп Вепрь, князь Пучежский и Сенежский. Сильвестр Адальберт, седьмой барон Косинский. Сиятельная дама Элоиза, княгиня Гронская, вкупе со своим братцем, трубежским старшиной. С этими ты уже знаком, не так ли?
Варка сплюнул под ноги.
Крайн стиснул голую ветку, прижался к ней лбом, подышал, словно пережидая боль.
– К весне, возможно, и королевские войска подойдут. Богатый нетронутый край…
– Значит, будет война?
– А что тебя удивляет? Война повсюду. Вот уже десять лет. Чем этот кусок земли лучше прочих? Проклятие на всей стране. Все проклято – земля, вода, воздух, огонь в очагах.
– Крайнами?
– Крайны не умеют проклинать.
– А вы гово…
– Я солгал. Надеюсь, ты не настолько глуп, чтобы еще раз отправиться вниз?
Варка замотал головой. Вниз ему совсем не хотелось.
– Впрочем, до весны ничего серьезного не произойдет. После солнцеворота начнутся метели, морозы… Потом весна, бездорожье… Так что наслаждайся жизнью. Несколько месяцев мира нам обеспечено.
– И мы не можем ничего сделать? – не вытерпела Жданка. Отчаянное любопытство не пустило ее домой и заставило потихоньку подкрасться поближе.
– Кто это «мы»? Побирушка Ивар Ясень пятнадцати лет со своим приятелем-полудурком? А если они не справятся, на помощь придут их юные подружки?
– Ну… я думала, вы… ведь вы же можете…
– Я?! – Крайн расхохотался коротко и зло. Скалы за его спиной отозвались резким, кинжальным эхом. – Что я могу?
Этого Жданка не знала.
– Людям нравится убивать. Или смотреть, как убивают другие. Кто я такой, чтобы лишать их любимого развлечения?
– Но…
– Курица, – вздохнул Варка, – весной уйдем. В Загорье пробраться попробуем или еще куда.
Глава 18
Устрашенный рассуждениями крайна о грядущих морозах, Варка решил, что дров недостаточно, передохнув денек, собрал свою каличную артель, прихватил два гроша и с утра отправился на поклон к дядьке Антону. Голова у него по-прежнему тупо ныла, болело в груди, по временам накатывал противный озноб, но он решил не обращать на это внимания.
Жданка рвалась помочь, просилась с ними, несмотря на то что ее тоже слегка лихорадило, Варка рявкнул на нее и только потом понял, что одновременно с ним рявкнул крайн. Устрашенная Жданка пискнула и забилась в угол.
Тем временем Фамка сходила за водой, прибралась, растопила печку. Все это время она раздумывала, соображала, не знала, как спросить. Крайн привычно переместился поближе к огню, птица, недовольно квакая, потянулась следом. Должно быть, сивая нечесаная голова казалась ей почти готовым гнездом.
Какое-то время Фамка думала, что разговора не выйдет. А так удачно получилось… Все ушли. Жданка дуется за печкой. Но господин Лунь сегодня ежился и топорщился больше обычного. Казалось, то, что сила крыльев осталась при нем, не радовало, а мучило его, как открывшаяся рана. Должно быть, это безмерно тяжело – чувствовать за плечами крылья и знать, что никогда не взлетишь. Может, разговор его отвлечет… Да и простая вежливость требует… В глубине души Фамка знала: дело не в вежливости. Просто очень хотелось проверить свои догадки. Наконец она не выдержала, бочком приблизилась к крайну, скромненько застыла в позе примерной лицеистки.
– Господин Лунь, я должна вас поблагодарить.
– За что?
Тон не слишком любезный. И в ее сторону он даже не глянул. Ну ладно, лиха беда начало.
– Вы, наверное, забыли. Вы же лечили меня весь последний месяц в лицеуме. Как эту птицу вчера. Чем я была больна?
– Больна? Нет. Ты умирала с голоду, – глядя на огонь, отозвался крайн.
– Так я и знала, – выпалила Фамка, радуясь, что ее умозаключения подтвердились, – этот ваш жест, рукой за плечо. Отругаете, а потом до-олго есть не хочется.
– Полагаешь, вид твоего истощенного мертвого тела доставил бы мне удовольствие?
Фамка представила свое мертвое тело в белом Зале для упражнений в версификации и передернулась.
– Возможно, людям нравится наблюдать, как умирают дети. Мне – нет. Но, судя по числу детей, умерших в Норах прошлой осенью…
Так, теперь его надо срочно отвлечь, а то опять начнет про крыс и навозных личинок. Выручила Жданка.
– Разве ж мы дети, – заявила она, высунувшись из-за печки, – у нас в Норах никаких детей не бывает. Либо младенцы, либо взрослые.
– И преимущества такой системы воспитания видны невооруженным глазом, – неприятным голосом сказал крайн.
Фамка сжала губы и отошла. Обида обожгла ее, горькая старая обида, которую ничто не могло ни утолить, ни заслонить. Черная кость, нечистая кровь… Кто твоя мать? Корзинщица? Фи! А отец? Нет отца? Понятненько. Или еще проще: где живешь? Ах, в Норах… Ну и ступай в свои Норы, нечего тут среди порядочных людей ползать. Благородному крайну не то что говорить с тобой, глядеть на тебя зазорно.
* * *
Между тем благородный крайн соскучился у печки и отправился на улицу, кормить-прогуливать свою птицу. Жданка, которая не умела долго сердиться, увязалась за ним. В избушке остались двое – Фамка и ее обида. Обида копилась, крепла, так что к обеду всегда сдержанная Фамка просто кипела. Котелок с похлебкой для крайна не подала, а грохнула на стол, так что по столешнице расплескалась густая жижа. Грохнула и поскорей ушла в темный угол.
– А ну-ка, вернись.
Крайн внезапно очнулся от своих возвышенных дум и снизошел до мира простых смертных. Сейчас будет выговаривать за грубость. Фамка покорно вернулась, подошла ближе, сгорбившись, втянув голову в плечи.
