вслух. Мужчина окинул её оценивающим взглядом – уже не таким, как в больнице, а хищным, плотоядным.
– Это хорошо, – медленно сказал он. Хлоя уловила краем глаза лёгкое движение слева – взглянула на кровать, где лежал Лукас, и заметила, что он уже не спал. Молчал, не шевелился больше, и смотрел на неё и своего отца, широко распахнув глаза. Девушке показалось, Эосфор-младший даже затаил дыхание, чтобы не привлечь внимания – ну или потерял дар речи, что было более правдоподобной версией.
– Привет, – сказала она, включая Лукаса в происходящее, ставя его между собой и Годфри. Эосфор чуть нахмурился, недовольный этим, но девушка уже уловила момент – и направилась к Лукасу, присела рядом, проверила температуру – хоть и делала это до появления Эосфора-старшего. Ей нужно было изобразить активную деятельность, показать Годфри, что он здесь лишний. – Простите, сэр, – Харрис постаралась сказать это с сожалением, некоторой виной – будто она бы хотела продолжить, или хотя бы достойно закончить их разговор, но обстоятельства ей помешали, – нужно работать.
– Да, разумеется, – сквозь зубы процедил Эосфор. Тоже подошёл к кровати, склонился над сыном, изображая заботу, провёл рукой по его волосам, будто любящий отец. – Позаботьтесь о нём, доктор. И помните, – Годфри склонился к самому её уху, – вы всегда можете передумать, – он развернулся и ушёл. Закрыл дверь – одним движением, плотно, с лёгким хлопком.
Хлоя выдохнула.
Лукас вновь опустил веки, услышав этот её вздох. Ему было просто невыносимо противно – он знал это настроение своего отца, Годфри хотел заполучить доктора в свою «коллекцию». Конечно, она не была богатой молодой дурочкой, которая могла бы выносить ребёнка и отказаться от него втайне от родителей в обмен на помощь уже бывшего мужа в своей будущей карьере. Наоборот, Хлоя была умна, наверняка казалась Эосфору-старшему честной и принципиальной – не такой, как почти восемьдесят процентов женщин, с которыми он имел связи. Неужели, ему захотелось разнообразия?
Лукас стиснул зубы, когда его передёрнуло от отвращения. В голове мелькнула справедливая мысль – а почему ему, собственно, это было так неприятно? Понятно, почему противно было Хлое, она вовсе не собиралась ложиться в постель с его мучителем, и даже не думала о возможных приставаниях, когда самоотверженно предложила себя на роль его сиделки в этой золотой клетке. Но почему было так противно ему самому?
Эосфор приоткрыл глаза, посмотрел на девушку. Она хлопотала возле аптечки, собирая ему нужные таблетки, сверялась с собственными записями в блокнотике, что-то бормотала себе под нос. Старалась сделать всё, чтобы и не навредить ему медикаментами, и не заставить Годфри насторожиться после проверки аптечки. Умная, добрая – даже ещё считая его безумным, Харрис не оскорбляла и не унижала его во время их первой встречи. Вскользь она упомянула, что служила в горячей точке – значит, её доброта не была показателем мягкосердечности. У неё был стержень. Лукас определённо уважал её, как женщину. И ему было стыдно за поведение отца – пусть и косвенное, но он имел к нему отношение. Если бы не он, Хлои бы тут вообще не было, и ей бы не пришлось терпеть это ради него. А что, если это отпугнёт её? Что, если заставит уйти?
Лукас вдруг подумал, что никогда не позволил бы себе такого отношения к этой девушке. Не только к этой, конечно, к другим тоже. Он бы никогда так себя не повёл. Не прикоснулся бы к ней, если бы она не хотела – даже если бы был здоров и свободен, не стал бы давить на неё. Не посмел бы так настаивать. То ли из уважения к ней, то ли…
Эосфор вздрогнул, понимая, о чём именно только что подумал. Харрис ему нравилась. Тут же Лукас забыл о боли, тело обдало холодом, сердце забилось. Разум немедленно начал всё отрицать – нет, этого не могло быть. Он не мог, не должен был верить самому себе. Тем более – своим чувствам. Доктор просто была первым человеком, что нормально отнёсся к нему, увидел в нём личность, а не психа. Всё, что могло их связывать в обозримом будущем – партнёрство, может быть, дружба. Всё правильно, всё хорошо – без симпатии друг к другу они бы и не смогли продолжать играть перед отцом. Только симпатия, только забота друг о друге. Никаких других мыслей. Никаких ложных надежд на то, что их может связывать нечто большее.
– Доктор, – перебивая поток собственных мыслей, тихо позвал Эосфор. Хлоя подняла на него тревожный взгляд – она за него переживала. Приятно – девушка делала это искренне. – Доктор, простите… – голос звучал жалко, слабо, но говорить громче ему и не стоило. Харрис отложила стаканчики с таблетками, подошла, села рядом.
– Самаэль? – наверное, она подумала, что он бредит. Лукас сглотнул, поморгал, стараясь придать лицу адекватное выражение, не позволить ему искажаться от боли.
– Простите за то… что вам пришлось пережить, – он почти шептал. – Я не мог и подумать… что он… – горло перехватило, произносить это вслух показалось невероятно мерзким. Хлоя с облегчением вздохнула, поняв, наконец, о чём он говорит. Сжала руку, ободряюще улыбнулась.
– Не беспокойся. Я справлюсь, – девушка слегка покривила душой, её и саму передёргивало от одной мысли о том, к чему пытался её склонить Эосфор-старший. Но Лукас искренне считал себя виноватым в произошедшем, и это точно не могло пойти ему на пользу.
– Мне так жаль…
– Самаэль, – Харрис приподнялась, дотянулась до стакана с водой и пластикового стаканчика с пилюлями, – всё нормально. Мне приятно, что ты переживаешь за меня, но сейчас тебе лучше подумать о своём выздоровлении. Хорошо? – она вручила ему таблетки и помогла приподнять голову, ловко поднесла к губам стакан.
– Если бы я мог вам помочь…
– Ты можешь. Выпей лекарство и постарайся настроиться на лечение, – Хлоя усмехнулась, когда Эосфор послушно высыпал в рот таблетки. Помогла запить, контролировать, как в больнице, не стала – ей было важно, чтобы Лукас знал, что она ему доверяет. Но, вроде бы, он не стал ничего выплёвывать – значит, доверял ей в ответ.
Ей безумно хотелось вновь отправиться в душ, чтобы содрать с себя кожу после того, как Годфри стоял рядом с ней – даже не прикасаясь. Что будет дальше? Что будет, когда он пересечёт черту? Захочется искупаться в хлорке или бензине, лишь бы стереть с кожи возможные прикосновения?
Эосфор, которого девушка осторожно уложила обратно на подушку, легонько коснулся её руки и виновато посмотрел в глаза. Харрис глубоко вздохнула, заставила себя ему улыбнуться. Поняла –
