от центра две мили.
Андрей высказал всё, что он думал о железнодорожниках, которые почему-то строили вокзалы на окраинах даже таких крупных городов как Ярославль. Потом повел итог.
— Ну, ладно. Если мы сможем прорваться за реку — то черта лысого они получат, а не восстание!
Мы смогли прорваться. Наши поезда добрались до Ярославля перед рассветом. Собственно, никто мост и не охранял. Так что бронепоезд подкатил на вокзал. Пока мы ехали, я вспомнил, что главным аргументом повстанцев был откуда-то взявшийся броневик. Так что по прибытию я тут же схватился за телефон, вызвал местный комитет и узнал, где этот самый броневик находится — он стоял в одном из гаражей в центре, в местной милиции. Мы бодрой рысью рванули туда. Уже по дороге я вспомнил, что главный мент был в числе повстанцев. Мы попали очень вовремя, в гараже наблюдалась нехорошая суета.
— Кто вы такие? — Заорал какой-то тип офицерского вида. Я без лишних вопросов двинул ему в морду рукояткой Маузера. Ещё троих мы положили мордами в пол, а больше никого живого тут не было. Часовых повстанцы успели ликвидировать.
У нас имелись ребята, умевшие разбираться с автомобильной бронетехникой. Так что вскоре машина завелась — и «Остин» выехал на улицу. Мы снова рысили следом. Да уж, побегать нам тут придется хорошо… А впереди показались какие-то люди с белыми повязками на рукавах. Они начали махать руками, видимо, приняв нас за своих. Но ребята на броневике продемонстрировали всю глубину их заблуждения. Заговорили пулеметы. Так что наши противники, кто остался жив, стали разбегаться по дворам.
Наутро мы подняли местных рабочих и начали зачистку. Как оказалось, в Рыбинске тоже была попытка восстания. А там, между прочим, имелись артиллерийские склады. Но там разобрались без нас. Кто-то из повстанцев слил инфу о выступлении. Так что красные повстанцев ждали. А мы прочесывали город и брали всех, кто нам не нравился. Кое-кого из разбежавшихся повстанцев доставили в связанном виде на телегах из соседних деревень. Мужички без всякого сочувствия относились к «офицерАм».
Тут я долго ругался с начальником местной ЧК. Он, как и любое лоханувшееся начальство, звался изображать бурную деятельность. В данном случае — пресекать и искоренять. Так он собирался арестовать в превентивном порядке всех буржуев и интеллигенцию.
— Ну, и что? Набьешь ты тюрьму. И в этом борделе самые главные сумеют выкрутиться. Там у них не мальчики. А дело серьезное. Про Савинкова слышал? Его уши отсюда торчат. Так что нам надо не пострелять как можно больше народа, а разобраться.
Точку в наше споре поставила телеграмма, в которой сообщалось и выезде специалистов из Москвы. Было категорически приказано самим никаких следственных действий не производить.
К вечеру подошел эшелон с подкреплением. Впрочем, им делать было уже нечего. Но с ним прибыли два товарища от Дзержинского. Один был типичный кадровый пролетарий лет пятидесяти, ну просто как из советского фильма. Видимо, из тех, кто зажигал ещё в пятом году. А вот другой… У этого имелась офицерская выправка, а глаза были очень характерные, «комитетские». Нет, я всегда был уверен, что при создании ЧК приложили руку ребята из охранки. Но вот чего он сюда-то приехал?
Как оказалось, очень даже «чего». Восстание было не только в Ярославле. В Москве корниловцы и савинковцы тоже пытались замутить нечто. В итоге был убит Яков Свердлов. Вот уж замечательно! Уж кого стоило шлёпнуть — то это его. Мутный это был человек. За кого он действовал и что ему было надо — даже в моё время не особо понимали.
— Вы пытались вести следственные действия? — Спросил «комитетчик», представившийся Олегом Васильевичем Афанасьевым.
— Разумеется, нет. Я в этом ничего не понимаю. Пресек беспорядки и стал ждать более компетентных товарищей.
— Это хорошо. А то есть любители наломать дров… Давайте смотреть, кого вы арестовали.
Чекисты оказались на удивление добрыми. Они и в самом деле досконально во всем разобрались. Как оказалось, савинковцы были уверены, что в Архангельске высадится английский десант — и им необходимо только продержаться до их подхода. «Патриоты», мать их. А никакого десанта не высадили, так что они в любом случае были обречены. Только бы, как и в моей истории — расстреляли бы сколько-то большевиков, а те, потом тоже не особо стеснялись бы.
А шлепнули в итоге двенадцать человек[70]. Кое-кого приговорили к такой сюрреалистической мере социалистической законности как «условный расстрел». Хотя, идея в чем-то верная. Типа живи пока, а случае чего…
А вот интересно, что про меня напишут в исторических книгах?
Н. И. Князев. «Красные палачи». Париж, 1927 г.
Одним из самых страшных красных комиссаров является Сергей Коньков. Его биография туманна. По некоторым сведениям его настоящая фамилия — Рабинович.
Он приехал в Россию из САСШ, где, являлся боевиком-анархистом и разыскивался за убийство двух агентов агентства Пинкертона. Так же, он воевал в Мексике на стороне местных бандитов. В России Коньков показал себя как циничный и беспринципный журналист. Именно он организовал кампанию по травле всенародно избранного Временного правительства. После чего совместно с масоном шестой степени посвящения Михаилом Финкельштейном организовал газету «Рабочая окраина», деньги на которую выделила немецкая разведка. Газета стала центром оголтелой пронемецкой пропаганды.
Коньков принял активное участие в большевистском перевороте, он лично пытал чиновников, вымогая у них деньги.
Впоследствии Коньков возглавил карательный чекистский отряд. Банда пьяных подонков в компании с веселыми девицами разъезжала на бронепоезде по стране и расстреливала людей по надуманным обвинениям. Его подруга Светлана Баскакова (Сара Коган) прославилась изощренной жестокостью. Она любила расстреливать из пулемета пленных офицеров.
В Ростове Коньков расстрелял 200 офицеров под смехотворным предлогом, что они участвовали в еврейских погромах. В Ярославле этот комиссар «прославился» подавлением мятежа, который, скорее всего, он сам выдумал. Были уничтожены многие тысячи невинных людей.
Хотя время от времени Коньков отличался некоей извращенной «добротой». В Ярославле он некоторых офицеров отпустил, заявив:
— Убирайтесь, золотопогонная сволочь, пока я добрый.
Особым цинизмом являлся так называемый «условный расстрел». То есть человек постоянно ходил под угрозой смерти. Коньков применял этот метод очень активно.
А война меж тем разгоралась
Товарищ Холмогоров смотрел на меня и Сорокина с нескрываемой ненавистью. Но деваться ему было нечего — Ижевский военно-революционный штаб был блокирован нашими матросами, а на станции стоял бронепоезд.
— Итак, что вы натворили? Разогнали Совет и сами уселись во главе власти, — начал я.
— Так там же
