удалось сделать несколько заплетающихся шагов, когда ее остановил шум приближающейся машины. Она инстинктивно бросилась на землю ничком и замерла в высокой траве. Машина проехала совсем рядом, и она даже различила мужской голос, говоривший по-английски, и другой, гулкий, словно кто-то отвечал по рации или по телефону. Она долго лежала неподвижно, пока шум мотора удалялся и наконец исчез совсем, тогда она встала на четвереньки и, подгоняемая жаждой, снова стала пробираться сквозь заросли в поисках реки. Шипы царапали ей лицо и шею, какая-то ветка порвала блузку, она до крови ободрала о камни ладони и колени. Наконец встала на ноги и пошла, согнувшись, на ощупь, не решаясь поднять голову, чтобы сориентироваться. Утро только началось, но отблески света слепили глаза.
Вдруг она услышала шум реки, причем так ясно, как при галлюцинации, и это придало ей силы, она ускорила шаг, забыв о предосторожности.
Сначала почувствовала жидкую грязь под ногами и почти сразу, выйдя из зарослей, оказалась на берегу Рио-Гранде. Она вскрикнула, вошла в воду по пояс и стала пить, отчаянно зачерпывая воду горстями. Холодная вода омывала ее изнутри, словно благословение, она пила и пила большими глотками, не думая о том, сколько мусора и дохлых животных несут эти воды. Здесь река была неглубокая, и можно было, присев на корточки, погрузиться в нее с головой, чувствуя несказанное наслаждение от прикосновения воды к израненной коже, больной руке и расцарапанному лицу, а ее длинные черные волосы, словно водоросли, колыхались на поверхности воды.
Она вышла из реки и вытянулась на берегу, понемногу возвращаясь к жизни; тогда-то ее и обнаружили патрульные.
Агент по делам эмиграции, которая занялась Эвелин Ортегой, когда ту задержали на границе, в одном из кабинетиков, увидела перед собой маленькую девочку, которая сидела, опустив голову, сжавшись в комок и дрожа всем телом. Она не притронулась к фруктовому соку и галетам, которые женщина положила перед ней на столе, пытаясь войти в доверие. Желая успокоить девочку, агент слегка погладила ее по голове, но только еще больше напугала. Ее предупредили, что у девочки проблемы с умственным развитием, значит на допрос потребуется больше времени, чем обычно. Многие малолетки, которые прошли через эту комнату, были изначально травмированы, но без официального распоряжения добиться обследования психолога было невозможно. Приходилось полагаться на собственную интуицию и опыт.
Поскольку девочка упорно молчала, агент подумала, что она не понимает по-испански. По-видимому, она говорит только на языке майя; женщина потратила несколько драгоценных минут, прежде чем до нее дошло, что девочка прекрасно понимает испанский язык, но у нее трудности с речью, тогда она дала задержанной бумагу и карандаш, чтобы та могла ответить на вопросы; дай-то бог, чтобы несчастная умела писать; большинство детей, доставляемых в Центр временного содержания, никогда не посещали школу.
— Как тебя зовут? Откуда ты? Есть ли у тебя здесь родственники?
Эвелин красивым почерком написала свое имя, название своей деревни и своей страны, имя матери и номер ее телефона. Агент с облегчением вздохнула:
— Это многое упрощает. Мы позвоним твоей матери, чтобы она приехала за тобой. Тебя отпустят с ней на какое-то время, пока судья не вынесет решение по твоему делу.
Эвелин провела в Центре временного содержания три дня, ни с кем не разговаривая, хотя ее окружали женщины и дети из Центральной Америки и Мексики. Многие были из Гватемалы. Дважды в день у них была еда, для самых маленьких молоко и памперсы, а еще раскладушки и солдатские одеяла из военных запасов, вещь крайне необходимая, поскольку кондиционеры поддерживали в помещении зимнюю температуру, отчего многие простужались и кашляли. Это был перевалочный пункт, здесь никто не задерживался надолго, всех старались перевести в другие места как можно быстрее. Детей, у которых были родственники в Соединенных Штатах, передавали таковым, не слишком тщательно наводя справки, поскольку не хватало ни времени, ни персонала, чтобы заниматься каждым случаем отдельно.
За Эвелин приехала не Мириам, а мужчина по имени Галилео Леон, который представился отчимом девочки. Она понятия не имела, кто он такой, и твердо решила с ним не ехать, так как слышала, что сутенеры и торговцы людьми охотятся за малолетними. Иногда детей вызывались забрать совершенно незнакомые люди и увозили их, просто подписав бумагу. Служащему центра пришлось позвонить Мириам, чтобы прояснить ситуацию, и тогда Эвелин узнала, что у матери есть муж. Очень скоро выяснилось, что, кроме отчима, у нее имеются два сводных брата, четырех и трех лет.
— А почему мать не приехала за девочкой? — спросил у Галилео Леона дежурный офицер.
— Потому что она может потерять работу. Не думайте, что для меня это очень просто. Я лишился заработков за четыре дня из-за этой малявки. Я что, маляр? Я художник, и мои клиенты не ждут, — ответил мужчина заискивающим тоном, что никак не вязалось с его словами.
— Мы передаем вам девочку под презумпцией достоверного страха[41]. Вы понимаете, что это значит?
— Более или менее.
— Судья должен решить, были ли вескими причины, по которым девочка покинула свою страну. Эвелин должна конкретно и убедительно обосновать свой страх, доказать, например, что на нее напали или угрожали ей. Вы увозите ее на свободу под честное слово.
— Надо платить залог? — встревожился мужчина.
— Нет. Это номинальная сумма, которая заносится в книгу, но мигрант ее не платит. На адрес матери вам пришлют по почте уведомление, когда надо будет явиться в суд по делам иммигрантов. До заседания с Эвелин поговорит чиновник по вопросам предоставления убежища.
— Адвокат? Но мы не сможем заплатить… — сказал Леон.
— Система немного буксует, поскольку огромное количество детей просят убежища. В действительности меньше половины получают юридическую помощь, но если такое происходит, то это бесплатно.
— Мне говорили, что за три тысячи долларов это можно устроить.
— Так говорят дилеры и мошенники, не верьте им. Ждите судебного уведомления — это все, что вы должны делать в настоящий момент, — добавил офицер, показывая, что разговор окончен.
Он сделал копию водительских прав Галилео Леона, чтобы подшить ее к делу Эвелин, — мера почти бесполезная, поскольку центр был не в состоянии отследить каждого ребенка. Он наскоро попрощался с Эвелин; его ждали в этот день другие подобные дела.
Галилео Леон родился в Никарагуа, в восемнадцать лет нелегально эмигрировал в Соединенные Штаты, но получил вид на жительство, попав под амнистию 1995 года. Из-за лени он не пошел по инстанциям, чтобы оформить гражданство. Он был маленького роста, немногословный и вечно чем-то недовольный; на первый взгляд он не внушал ни доверия,
