и киваю ему. Хорошо.
Когда ко мне в комнату общежития является полиция, я поднимаюсь им навстречу. Мне не страшно и не обидно, что ко мне пришли. Я, может, и выгляжу странно, но я не какой-нибудь идиот. У меня IQ 145. Конечно, они должны были ко мне наведаться. И я даже не собираюсь им врать.
– У вас есть какие-то предположения, кто бы это мог сделать? – женщина-офицер пытливо всматривается в мое лицо. По нему не очень удобно читать, потому что у меня защемление нерва и правая половина не совсем подвижна. Как-то раз я упал с велосипеда – вроде бы тогда это и началось.
– Это сделал Оливер, – я не вру. Это ведь правда сделал Оливер.
Как я потом узнал от Дэвина – моего однокурсника, – Сьюзан общалась с каким-то Оливером. Он признался в убийстве. Видимо, ему пришлось.
Мне тридцать восемь.
Нэнси – моя дочь – играет в саду. Техники морга зарабатывают слишком мало, чтобы позволить себе дом с садом в хорошем районе Сан-Франциско. Моя жена (точнее, ее отец) построили этот особняк. Мой тесть не слишком радостно воспринял мою кандидатуру на место жениха его дочери. Но я полюбил Люси, а она полюбила меня. Мы встретились, когда она приехала опознать свою мать – ее «Ауди 8» раскатал грузовик, и мне пришлось выковыривать внутренности из черного пластикового мешка, чтобы собрать подобие человека. Люси оценила мою работу. Естественно, я узнал об этом позже – никто не подкатывает к симпатичным страховым агентам в морге. Она приехала через месяц, потому что полицейские порекомендовали поискать кольцо с (ха-ха) безымянным пальцем матери у меня.
У меня нет обыкновения хранить женские пальчики с кольцами в холодильнике (есть пара мужских ступней, но они свежие, это для моего практиканта). Мы поболтали, я рассказал ей о своей работе, и она заплакала. Никто не подкатывает в морге к молодым женщинам, но тепло и участие там всегда к месту.
Нэнси родилась через два года нашего брака. Теперь ей четыре. И я замечаю, как она иногда смотрит куда-то в сторону и улыбается в эту пустоту. Машет кому-то, а иногда что-то бормочет, вроде про себя, но я вижу, что она делает это осознанно. Люси уверена, что это пройдет, – у кого из нас не было воображаемых друзей в детстве?
Я смотрю, как Нэнси берет красное ведерко и пересыпает в него песок лопаткой. Лопатка зеленая. Мне всегда становится спокойно и уютно, когда я наблюдаю за дочкой. В чашке дымится какао. Люси работает наверху. Листья платана падают в пустой бассейн. Я задумываюсь настолько глубоко, что, кажется, почти засыпаю. Меня будит громкий хруст.
Сначала мне кажется, что сломалась ветка, я вздрагиваю, вскакиваю и смотрю вокруг себя. Нэнси стоит передо мной, в руке у нее кусок сломанной лопатки. Она зеленая.
Я выдыхаю и усаживаюсь обратно в кресло-качалку. Нэнси смотрит виновато, хотя и она и я знаем, что я могу купить ей сотню таких лопаток. Но я все же ее отец, и она должна знать, что просто так портить вещи нельзя. Я свожу брови (мышцы с правой стороны все еще неподатливы, и мое лицо выражает, скорее, игривую усмешку, чем серьезность) и говорю:
– Малыш, ломать вещи нехорошо.
Нэнси хмурится (и становится ужасно похожа на Люси) и отвечает:
– Я ничего не сделала, папочка.
В моем горле застревают слова, и, прежде чем я успеваю что-то сказать, Нэнси продолжает:
– Это сделал Оливер, папочка.
Саша Герцберг
Яблочный Джим
У Джека в саду не росли яблони. Под тенистым каштаном стояли большие качели, на которых Джек с женой Фиби любили отдыхать в вечерней прохладе. Ограду захватили заросли остролиста, у восточной стены дома ронял красные листья низенький канадский клен. Джек посадил его пару лет назад, и садовник обещал, что он вымахает выше дома.
В то утро Джек проснулся необыкновенно рано – в пять часов, – но неожиданно для себя понял, что больше не сможет уснуть. Он поцеловал жену в макушку и, накинув халат, спустился в кухню. В доме было тихо, дедушкины часы встали на прошлой неделе, а у Джека все не доходили руки отвезти их часовщику. Фиби любила их, а Джек тайно радовался, что они больше не звенят и не щелкают.
Он налил себе воды из-под крана и выглянул в окно. Клен стоял полуголый, и его огненные листья тут и там выглядывали из мокрой травы и пены тумана. Джек всегда любил осень. Набросив на плечи куртку, он скинул тапочки и сунул голые ноги в ботинки. Подкладка оказалась жесткой и холодной. Джек поежился и хотел повернуть ключ в замке, но дверь оказалась не заперта.
Закрывать двери на ночь было обязанностью жены. Она завела себе ритуал обходить дом перед сном, когда они только сюда переехали. Когда же это было? Кажется, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом. Теперь им обоим было уже за семьдесят, и Джек пообещал себе, что будет лучше заботиться о Фиби – хотя бы проверять, заперла она двери или нет.
Он толкнул створку и вышел в утро, потянул носом воздух: пахло травяным перегноем и костром. Кругом висели ошметки тумана, и деревянные качели, что Джек соорудил для них с Фиби, блестели от влаги. Он двинулся к остролисту и принялся размышлять о том, куда высадить голубую ель, что на годовщину свадьбы подарил сын. Ему нравилась его жизнь, и менять стареющую жену, рассыхающиеся качели и обрастающий мхом и плющом дом он ни за что не стал бы. Он курил и медленно обходил свои владения, а туман оседал на ботинках росой и холодил тонкие голые щиколотки.
«Сын приедет на Рождество, с Тимми украсим елку. Таша еще мала, но им с Фиби точно будет чем заняться…» – мысли Джека прервал громкий хруст. Он спрятал в карман окурок и подслеповато уставился под ноги. Трава была густой, а белая дымка – вязкой, но Джеку не нужно было видеть, чтобы понять, на что он наступил: яблоко. Этот запах невозможно было спутать ни с чем: осенние яблоки пахли солнцем, тоской по лету, кисловатой сладостью и холодом. Джек невольно улыбнулся – он не отказался бы от куска яблочного пирога с мороженым и кленовым сиропом. Можно попросить Фиби испечь, набрать бы дюжину…
Джек нахмурился и снова посмотрел вниз – у него в саду не росли яблони. Они с Фиби давным-давно решили, что это не для них – с его больной спиной и ее мигренями им некогда будет заниматься приготовлением джемов и сидра. А без этого сад превратится в компостную яму. Так откуда же взялось это яблоко?
«Яблоко от яблони», – бормоча себе под нос, Джек с трудом наклонился и поднял с земли треснувший плод. Запах, свежий и сладкий, окутал его с головой, и мужчина вспомнил, как в детстве он с братьями собирал яблоки и тыквы аж до самого Хеллоуина. Усмехаясь своим стариковским мыслям, Джек побрел в дом. Яблоко он швырнул за ограду.
* * *
Несмотря на то, что вчера они с женой легли поздно – до полуночи играли в скрэббл, – Джек снова поднялся в пять утра. Он нашел это странным, однако списал бессонницу на больную спину. За несколько дней до первых холодов позвоночник простреливало постоянно, и Джек, сгорбившись, поплелся в уборную. Там он раздумывал над тем, разбудит ли звук кофеварки жену. Придя к выводу, что, раз грохот дедовых часов не будил Фиби, то и шелест кофеварки не разбудит, Джек спустился в кухню. Подарок сына сварил ему отличный кофе, и Джек, улыбаясь, шагнул к задней двери.
На плешивом коврике краснели кленовые листья, а из щели между косяком и дверью тянуло осенью. Мужчина поставил кружку на журнальный столик и подергал ручку. Он сам недавно смазывал ее – замок закрывался и должен был защищать их, но почему-то снова подвел, хотя вечером Джек лично запер все двери. Он поскреб лысеющий затылок и решил обойти дом.
«Что же это за вор, который ничего не берет?» – Джек стоял по колено в тумане, курил и попивал остывший кофе. Он полчаса бродил по дому, но следов постороннего присутствия не обнаружил, а все двери и окна были закрыты – кроме той, что вела в сад. Теперь на него сыпались листья каштана – словно опаленные на концах, они укрывали желтым ковром беседку. Джек докурил сигарету и по привычке сунул окурок в карман. Домой идти не хотелось, и он уютно угнездился в одеялах на качелях и принялся раскачиваться. Уже засыпая, подумал о том, что ему почему-то совсем не страшно.
Когда его разбудила жена, солнце стояло высоко. Туман рассеялся, и его сад, одетый в красное и золотое, выглядел чудесно. Неожиданно он почувствовал в воздухе сладковатый аромат. Джек повернулся к Фиби и увидел, что она грызет яблоко.
– Милая, что это у тебя?
