он начал говорить, то желала только поскорее закончить сей разговор. Но оказалось, что он хотел говорить совсем не о том…
Аглая Петровна, стиснув платок в руках, начала растягивать его, будто вознамерилась разорвать надвое:
– Он заявил, что знает о том, что у меня находятся векселя, которые по праву должны принадлежать его семье, и с подчеркнутой любезностью попросил меня вернуть их ему. Я ответила, что векселя выкуплены моим батюшкой вполне законно, и я никому ничего не должна возвращать. Тогда он склонился к моему уху и пригрозил, что небольшая сумма свахе заставит весь город говорить о разорванной помолвке, а слух, пущенный им обо мне в обществе, сделает меня негодной даже для роли местной камелии…
Голос Аглаи Петровны задрожал:
– Именно тогда чувство брезгливости, которое я до поры до времени в себе подавляла, вырвалось наружу, и князь превратился для меня просто в насекомое, гадкое омерзительное насекомое с остатками человеческого обличья. А я… я просто пошла к себе и принесла ему его векселя. Со своей ядовитой усмешкой он забрал их, заметив, что из меня вышла бы умная жена… Ну, или, по крайней мере, послушная. Боже, как гадко, гадко! Он ушел, и я больше его не встречала…
Я молча слушал Аглаю Петровну и только нервно вертел в руках свою шляпу. Теперь в моей внутренней картине произошедших событий к отравленному подростку-соседу и лежащему в пыли избитому до полусмерти студенту, у которого из кармана вынимают окровавленные бумаги, прибавилась плачущая на похоронах девушка в черном траурном платье, которой угрожают клеветой и позором…
– После похорон я заболела… Видимо, все пережитые события сказались на моем здоровье. А потом приехала Анна Устиновна, мать Миши, и мне каждую минуту казалось, что она во всем обвиняет нас, и я даже была с ней согласна. Но больше я не хотела никому ничего говорить. Я решила все оставить как есть и больше никому не рассказывать ни о векселях, ни о завещании. Вот, теперь вы знаете все…
Мимо прошел служка с метлой в руках. Он неприветливо глянул на нас и принялся за свою работу.
Мы поднялись.
– Аглая Петровна, вы желаете отомстить ему? – не удержался я. – Именно поэтому вы нашли Данилевского и направили его ко мне?
Вместо ответа девушка, оглянувшись, вынула из кармана несколько свернутых в трубочку и перевязанных алой лентой бумажных листов.
– Вот те самые деловые бумаги и письма отца, о которых я вам говорила. В них стоит его обычная полная подпись. Надеюсь, это поможет.
– Это непременно поможет, – ответил я, пряча документы за пазуху. – Вы позволите мне проводить вас? Я тоже хочу кое о чем вам рассказать…
Отвесив у выхода по поклону и перекрестившись, мы развернулись и вышли с церковного дворика на площадь. Там мы издалека заметили Надежду Кирилловну, которая уже ждала дочь, сидя в экипаже и с интересом разглядывая через окно кареты прохожих.
– Говорите, Марк Антонович, а то ведь мне уже пора, – вздохнула Аглая Петровна.
– Прежде чем подать жалобу, – ответил я, натягивая шляпу на голову и прищуриваясь от слепящих косых солнечных лучей, – мне во что бы то ни стало нужно повидать Огибалова. А для этого мне придется уехать из Москвы.
– Так он не в городе?
– К сожалению, нет, – я решил умолчать о том, что следы приказчика ведут на Кавказ. – Поиски могут занять некоторое время. Но у меня есть здесь незаконченное дело.
– Какое же? – Аглая Петровна за руку увлекла меня к внешней ограде храма, в сторону от оживленной мостовой.
– Огибалов спьяну в кабаке похвастался тем, что он собственноручно подделал завещание. Есть свидетель, некто Бородин, но он, как я понимаю, не жаждет рассказывать об этом в суде. У него довольно многочисленное и очень бедное семейство. Я прошу вас за время моего отъезда, – вас с Данилевским, раз уж вы столь ему доверяете, – постараться сблизиться с этой семьей. Я бы не стал склонять девушку вашего положения к общению с местным пьянчужкой, и возможно, что Андрей Федорович справится с этим заданием самолично, но нам может понадобиться и ваша помощь. Может статься, что вам, дочери купца Савельева, человека, чью подпись и подделал негодяй Огибалов, получится уговорить Бородина дать против преступника показания.
Аглая Петровна, подумав, кивнула.
– А вы не опасаетесь за него? – спросила она. – Возможно, что он неплохой, обыкновенный бедный человек, и теперь оттого, что он просто с кем-то некогда пьянствовал, ему может угрожать большая опасность.
– Не думаю, – я покачал головой. – Его слова – это вовсе не прямая улика. Огибалов мог спьяну сболтнуть что угодно и кому угодно, и это никоим образом не означает, что он сказал правду. Так что показания Бородина в суде едва ли будут опасны для Кобриных и даже для Огибалова…
– Если они бесполезны, тогда к чему все это?
– Слова Бородина могут повлиять на самого Огибалова. Он должен знать, что его пьяный разговор слышали другие люди. Если он поймет, что я о этом знаю, это может сыграть нам на руку.
– Вы хватаетесь за соломинку…
– Возможно. Но я привык использовать все доступные мне законные возможности. И еще мне кажется, что его семье стоит помочь: они и вправду испытывают нужду.
– Я охотно соберу им корзину с едой, – предложила Аглая Петровна.
– Лично вам этого делать не стоит, – возразил я. – Когда дело дойдет до суда и свидетельских показаний, подобный подарок могут расценить как попытку подкупа.
– Боже, как это несправедливо, если у несчастной семьи действительно бедственное положение!..
– Вы едва ли сможете помочь семье, которую посетили разврат и пьянство. Но там много детей… Вот, возьмите, пожалуйста, – и я, достав из кармана бумажник, протянул Аглае Петровне несколько новеньких хрустящих рублевых кредитных билетов. – Отправьте записку Данилевскому и попросите его передать через посредника, и непременно через посредника, лекарства и корзину съестных припасов. Именно съестного, но ни в коем случае не деньги, понимаете?
– Да, понимаю, – отозвалась Аглая Петровна.
– Пусть его посланник отрекомендуется представителем какого-нибудь благотворительного общества или кем-то еще в подобном духе, и тогда, надеюсь, в суде ничего не выплывет. Если вам с Данилевским удастся что-то узнать у Бородина и уговорить его дать показания, это будет неплохим подспорьем в нашем деле. До этого говорить о какой-либо опасности слишком рано.
– Хорошо, я сделаю так, как вы сказали, – Аглая Петровна, едва коснувшись кончиками пальцев моей руки, взяла у меня деньги и спрятала их за отворот рукава.
– Это все, что я хотел вам сообщить. Теперь позвольте мне помочь вам сесть в экипаж, – предложил я.
