плечи обязанность осветить это дело и обязана довести это до конца. Из тупика нам явно не выйти, поэтому я залпом допиваю холодный эспрессо и тяжело выдыхаю.
— Раз это твоя работа, то постарайся ничего не запороть! — сухо роняю напоследок я. — Поймай подонка до того, как он успеет добраться до меня. Буду очень благодарна!
Бросив последний взгляд на сжатые от напряжения мужские пальцы, покидаю закусочную. Почему-то у меня остался неприятный осадок. Сама не знаю чего хотела добиться этой встречей. Предупредить, что на меня совершили покушение? Или выяснить побольше деталей? Стоило тогда рассказать и об угрозах, и о том, что за мной давно следят. Нет, пожалуй, я не до такой степени доверяю Олегу! Всё, что могла рассказать, я уже выложила.
Возвращаюсь домой в смутных ощущениях. Всю дорогу постоянно гляжу в зеркало заднего вида, чтобы не пропустить возможную слежку. Подъезжая к Роще, заставляю себя перестать излишне паниковать. В конце концов, неизвестные и так знают мой адрес. Только бы не попытались навредить родителям… Мрачно размышляю, как поход в полицейский участок может повлиять на их следующий шаг. Что если теперь они захотят как-то отплатить? На всякий случай спешу поскорее добраться до дома, чтобы проведать родителей.
К счастью, с ними всё хорошо, но лица у обоих обеспокоенные. Услышав мои шаги в прихожей, оба выходят встречать.
— Тебя долго не было! — подмечает мама, и я сразу улавливаю скрытый контекст. Мол, мы уже начали опасаться, что с тобой что-то случилось.
Почти. Мам, что-то и правда могло случиться.
Неожиданно мне хочется разрыдаться и обнять её. Хочу услышать успокаивающее баюканье, в которое преобразуется её дивное пение. Как в детстве, когда я чего-то боялась или получала ссадины. Мама усаживала меня к себе на колени, крепко обнимала и начинала тихо петь, поглаживая мои волосы. И сейчас я так отчаянно хочу вновь ощутить прежнее чувство безопасности. Тогда я точно знала, кто может меня защитить, и с кем мне будет спокойно.
Но я сдерживаю себя. Теперь подобная поддержка стала непозволительной роскошью. Я хочу показать свой страх. Снова и снова убеждать их уехать. Но не могу. Уже привыкла быть постоянно сильной. С тоской понимаю, что больше так не могу. Пора уезжать. Подожду до завтра, заеду ещё раз к семье Солнцевых за недостающими материалами для статьи, расскажу о том, что удалось выяснить. Буду писать издалека. При необходимости буду уточнять детали по телефону.
— Завтра еду домой! — сообщаю я сдавленным голосом. Надеюсь, это поможет убрать мишени с их спин. Но тут я думаю о том, какие последствия могут возникнуть после публикации статьи. Может, всё-таки не стоит рисковать…
Моя новость их шокирует.
— А как же машина? — удивляется папа.
Я пожимаю плечами. Уже успела забыть о ней.
— Не знаю… Потом заберу! — бормочу я. — На работе аврал.
Конечно, они понимают, что дело не в работе. Чего стоит только мой испуганный вид, с которым я явилась. Но для них это в любом случае хорошие новости. Вижу, как посветлели лица.
— Вот и правильно, Лера! — подбадривает меня мама. — Я уж боялась, что не одумаешься! Давай-ка я сама закажу тебе билет на автобус. Доедешь с ветерком, несколько дней погоняешь на общественном транспорте, а потом мы сами пригоним тебе машину. Заодно и Алису повидаем.
Какой чёткий план! Не удивлюсь, если отрепетированный. Я устало киваю, принимая поддержку. В конце концов, разве не этого я хотела?
— Только заказывай на вечер! — прошу я. — Днём ещё нужно закончить дела.
Мама тут же убегает в комнату за телефоном. Папа награждает меня светлой улыбкой, выражая согласие с моим решением. Потом я остаюсь одна. Уже позднее, за ужином, оба родителя пребывают в приподнятом настроении, чего нельзя сказать обо мне. Меня тяготит осознание, что я так и не продвинулась в расследовании. А теперь убегаю с пустыми руками, как последняя трусиха. Они добились своего, все они! Теперь записи Германа влекут меня в разы сильнее. Начинаю задумываться, не попытаться ли завтра вновь убедить Елизавету Аркадьевну разрешить взглянуть на его личные вещи.
— Значит, ты отказалась от затеи написать статью? — как бы между прочим спрашивает мама.
Давно уже не припоминаю на её губах такой широкой улыбки, что говорит о её фальшивости. При общении с Алисой она совершенно другая. Отвечаю честно:
— Вовсе нет, я собрала все необходимые материалы, а писать буду уже в Таганроге.
Родители обмениваются встревоженными взглядами. У мамы дрогнула рука, и вилка с громким скрежетом царапает тарелку. И вот она по обыкновению поджимает губы.
— Ты уверена, что это хорошая идея? — начинает давить она. — Лера, я беспокоюсь, что потом у тебя могут возникнуть проблемы.
— Например? — раздражаюсь я, но мысленно добавляю, что сама прекрасно знаю об этом.
— Полиция разве дала согласие обнародовать детали дела? — подхватывает отец, хотя обычно всегда принимает мою сторону. Но не в этот раз.
Чувствуя нападение со всех сторон, раздражённо кладу вилку и поднимаюсь со стула. Поочерёдно смотрю на каждого.
— У меня всё под контролем, ладно? — огрызаюсь я и ставлю в разговоре точку. — Решение принято, и вы меня не переубедите!
Ухожу в свою комнату, чтобы побыть немного в одиночестве и подумать. Слышу жалобное поскуливание Леди со стороны кухни. Она будто тоже меня осуждает. Видимо, все сговорились против меня.
Пока лежу на кровати, закутавшись в плед, не могу отделаться от мысли, что подставляю всех своей будущей статьёй. Никогда ещё мне не доводилось испытывать столько сомнений. Все отговаривают, ни один не встанет на мою сторону. Но почему тогда мне кажется, что я поступаю правильно? Могу сделать что-то хорошее не только для своей карьеры, но и для семьи пропавшей девочки. Нет, я не могу их подвести и забыть об обязательствах, как другие журналисты!
Ночью меня вновь мучают кошмары. Я вижу страшный лес, стаю летучих мышей, и какого-то огромного монстра. В этот раз он пытается убить меня. Я бегу по лесной тропе, истекая кровью, и ощущаю спиной горячее дыхание.
Просыпаюсь в холодном поту посреди ночи. Тяжело дышу, выравнивая дыхание. До меня не сразу доходит осознание, что я всё ещё в своей комнате. Никто меня не тронет.
Провожу рукой по лицу, затем убираю назад влажные волосы. Вдруг замечаю фигуру на краю кровати и едва сдерживаю крик. Следом меня парализует ужас, ведь в темноте я умудряюсь рассмотреть его лицо. Это Герман. Безжизненные зеленоватые глаза глядят прямо в мою душу.
17. Отчаяние
Я отрываю от него взгляд лишь на долю
