Через некоторое время бунтовщики под звуки музыки двинулись далее по Жилянской улице. За толпой бунтовщиков шел батальон пехоты, за ним – сотни казаков-уральцев. Замыкал шествие ген. Драке, ехавший шагом в фаэтоне. Сзади и по тротуарам плелись зрители, увлекаемые диковинным зрелищем… Мер никаких больше не принималось; все речи уже были сказаны, и дело, по-видимому, было предоставлено воле Божьей.
Так мы дошли до Галицкого базара. Здесь бунтовщики и остановились. Я видел, как один из вождей бунта взошел на штабель камня и обратился к бунтовщикам с кратким призывом-речью. Затем опять заиграла музыка, и мятежники двинулись вниз по бульвару в направлении к Кадетскому шоссе (где находятся казармы некоторых пехотных частей). Я дошел до того места, где пересекаются две линии трамвая и остановился, решив дальше за мятежническим шествием не идти. Помню, я встретил там своего родственника товарища прокурора В.А. В-ва и едва я успел поздороваться с ним и сказать несколько слов, как произошло что-то неожиданное, ошеломляющее и потрясающее: грянули ружейные залпы, за которыми последовали беспорядочные выстрелы… Пули летели над нами, неподалеку от нас стонали раненые… Я машинально лег на землю, а затем ползком передвинулся и лег за стоявшим у бульвара вагоном трамвая. Там уже лежал мой родственник, товарищ прокурора… Когда стрельба немного затихла, я перебежал через улицу и спрятался во дворе. Скоро все стихло. Я вышел на тротуар и посмотрел на площадь: она представляла собой вид поля битвы после сражения: везде лежали люди и лошади… Убито и ранено было около 110 человек. Бунта более не было: он был раздавлен.
Как же все это случилось? Очень просто: шла учебная команда Миргородского полка, с командиром полка полковником фон-Стаалем во главе. Команда маленькая – что-то около 80 человек. Против них двигалась нафанатизированная и опьяненная успехом тысячная толпа вооруженных бунтовщиков. Что было делать? Г. фон-Стааль поступил, как истинный воин: он речей не говорил и решил действовать по-суворовски: „глазомер, быстрота, натиск!“… Он даже не сделал призывов и предупреждений, ибо был бы окружен бунтовщиками и смят: он прямо, ни слова не говоря, приказал стрелять залпами… И в несколько мгновений бунт был раздавлен…
В тот страшный день в Киеве нашелся настоящий военный, человек с железным характером, инициативой, с мужеством, с геройской решимостью действовать и исполнять свой долг до конца, несмотря ни на что. И г. фон-Стааль спас Киев от великих бедствий. Не подлежит сомнению, что толпа бунтовщиков продолжала бы возрастать. К ней уже собирались присоединиться рабочие железнодорожных мастерских. Присоединились бы и рабочие завода Гретер и Криванек. Кончилось бы дело баррикадами и большим кровопролитием: ведь отступления для саперов-бунтовщиков не было. К вечеру голодные и разнузданные бунтовщики разбили бы винные лавки и гастрономические магазины… Начался бы затем пьяный погром, за которыми, вероятно, последовал бы контр-погром, направленный против евреев. И ничего этого не было благодаря одному полковнику фон-Стаалю.
Киев и все русское общество должно быть безмерно благодарно этому рыцарю долга.
Подвиг г. фон-Стааля был замолчан. Одни пылали ненавистью к нему, другие завидовали ему и шипели…
Вечером в день бунта я видел на улицах нескольких саперов. Подавленные, жалкие, без ружей (которые они бросили), они плелись на Печерск, к своим казармам. На углу Б. Васильковской и М. Благовещенской улиц я заговорил с двумя такими представителями разбитого революционного стада. Они меня робко спросили: „Теперь нас повесят?“
Еще позже – в тот же вечер – я, по поручению редактора, отправился к одному крупному генералу – узнать точно о ходе событий. Оказывается, что уже было составлено донесение в Петербург. О полковнике фон-Стаале в этом донесении не говорилось ни слова… Газетам все было сообщено в таком виде, что-де бунт подавлен батальоном Азовского пехотного полка. Каковы были истинные мотивы всего этого, не знаю.
– Зачем все это сделано? – спросил я большого военного начальника.
– Видите ли, мы спасаем Стааля; ведь он стрелял в солдат…
– Не в солдат, а в бунтовщиков! – заметил я.
– Все равно… Много убитых и раненых… Мы не знаем, как к этому отнесутся в Петербурге; быть может, полковник фон Стааль пойдет под суд!
– За что? За великую услугу, оказанную родине? – спросил я.
Мне ответили пожиманием плеч. И лишь через месяц командующим войсками была объявлена благодарность герою-командиру Миргородского полка.
С того времени и до сих пор полковник фон Стааль (он – офицер генерального штаба) оставался в должности командира полка. Ныне здоровье героя сильно пошатнулось, и он уволен в отставку. История не забудет славного имени доблестного командира Миргородского полка».
Николай Фердинандович фон Стааль родился 11 января 1865 года. В 1883-м окончил Петровский Полтавский кадетский корпус (кстати, именно это учебное заведение в 1902 году закончил и поручик Жадановский, возглавлявший бунт саперов), затем – Николаевское инженерное училище, был выпущен в офицеры в 3-й понтонный батальон. Впоследствии окончил Академию генерального штаба по 1 разряду. Был начальником штаба 44 пехотной дивизии, начальником штаба 9 кавалерийской дивизии, с 28 августа 1905 г. командовал 168 пехотным Миргородским полком и 25 февраля 1912 года произведен в генерал-майоры, с увольнением от службы, с мундиром и пенсией. 27 июля 1912 года Николай Фердинандович умер от паралича спинного мозга.
Авангардист русской философии – Лев Шестов
«Предисловие всегда, по существу, есть послесловие», – так начиналась одна из книг киевлянина Льва Шестова. Его детство и становление творчества – одна из страниц старого Киева. Жил на Подоле богатый коммерсант Исаак Шварцман, владелец самого большого мануфактурного магазина, находившегося напротив Контрактового дома на Подоле. В этом торговом заведении был большой выбор сукна, трикотажа, шерсти, шелка, бархата и других тканей. Так, в семье ассимилированного еврея, более интеллигента, чем купца, 31 января 1866 года родился Лёва, выдающийся философ, известный под именем Лев Шестов. В его юности было событие, достойное приключенческого фильма. Его, 12-летнего, похитила группа анархистов, желающих получить выкуп с его отца Исаака Шварцмана. Может быть, после этого случая Шестов связался с народовольцами, в частности, с Михайловским, и был одним из первых толкователей Маркса в Киеве. Отдав в молодости дань революционным настроениям, но при этом не швырнув ни в кого бомбу и не посещая марксистские кружки, молодой Лев Шестов стал писать финансово-экономические, литературоведческие и, наконец, философские работы. Отрывался он от этих занятий либо для обстоятельного чтения – изучения Кьеркегора или Хайдеггера, либо для ведения коммерческих дел отцовского предприятия, разросшегося в один прекрасный день до акционерного общества. В 1888 году Лев Шестов поступил в Московский университет и учился сначала на физико-математическом, а затем на юридическом факультете. Его диссертация о новых рабочих законах в России оказалась, как бы сегодня сказали, «труднопроходимой», а
