братского Королевства сербов, хорватов и словенцев нашли приют немало представителей русского клира в изгнании. Характерно и достойно упоминания хотя бы то, что митрополит Антоний Храповицкий возглавлял Русскую православную церковь за границей, проживая именно в Сербии. Многотысячная русскоязычная диаспора находила духовное окормление и утешение в лице священников и чернецов, рассыпавшихся по приходам и монастырям сербской земли.
Капитолина полюбила исповедоваться в монастыре близ Студеницы, у ласкового и дотошного отца Иова — престарелого иеромонаха родом из бессарабской глубинки. Чернец был благообразным, щупленьким старцем, всегда опрятно одетым в старенький, но чистый подрясник, с тонкой седой бородкой и седыми же редкими прядями, аккуратно зачесанными назад; с узким чистым лицом и выцветшими бледно-васильковыми, при этом необыкновенно живыми и ласковыми глазами под кустистыми бровями цвета платины.
Вернувшись с Пряшевской Руси и приступив к учебе, Капитолина в ближайшие же выходные засобиралась к отцу Иову. Она выехала загодя, еще в пятницу, и поспела как раз к началу послеполуденного акафиста Казанской иконе Божией Матери. Старец заприметил Лину и, приветливо улыбаясь, пригнул ее голову и слегка ласково постучал ей сухоньким кулачком по темечку — за то, что долго не приезжала. Зазвав ее к себе, он стал распрашивать о поездке, о жизни Ярузинских, о деревне. Он с удивлением взглянул на Капитолину, узнав, что она, не благословившись, приняла предложение о замужестве, — и чуть покачал головой, ничего не сказав. С волнением Капитолина поделилась результатами обследования и прогнозами врачей. Отец Иов не сразу ответил на смущенные признания расстроенной Капитолины о ее женской несостоятельности. Задумчиво помолившись, он вдруг принялся толковать, что в ней сокрыт потаенный кладезь нерастраченной любви, которую невозможно держать при себе и которую должно излить на окружающих, отдать до последней капли — детишкам.
— Как же, батюшка, врачи сказали: деток не будет у меня, — недоумевала Лина.
— Будет, будет, — ласково заверил духовник, — не горюй: сразу несколько будет!
Капитолина окончательно потерялась:
— Это как же — сразу? Двойня разве? — И, спохватившись и густо покраснев, добавила смущенно: — Простите вы меня…
— Эко хватила — двойня! Легко больно отделаться хочешь, это слабому — тележка, а сильному — воз! — в радостном задоре заметил отец Иов. И вдруг напустился на собеседницу с притворной суровостью: — А ты, матушка, наперед не загадывай, много будешь знать — скоро состаришься! Ступай-ка лучше в огороде сестрицам чуток пособи, а то они, сердешные, упарилися. А после вечерни каноны почитать благословляю — наутро причастим! Иди пока, голубчик, Господь с тобою.
Капитолина поклонилась старцу в ноги и вышла на воздух озадаченной. С тех пор она призадумалась и стала просматривать медицинскую периодику, выискивая информацию, как протекает беременность при сердечных заболеваниях. Но вскоре махнула рукой и, похоронив эту затею, положилась на волю Божию.
Глава 18
Не успела Капитолина толком начать первый семестр, как получила полное отчаяния письмо Алексея. Мария Сергеевна последний месяц особенно плохо себя чувствовала. У нее началась водянка, болела голова, в глазах мелькали мушки — доктор Болдырь не скрывал беспокойства и предлагал отвезти больную в центральную клинику Пряшева и там инициировать преждевременные роды. За жизнь роженицы и младенца он не ручался. Капитолина пришла в ужас: она по-настоящему испугалась и усилила молитву за непраздную Марию. Попросила молиться и отца Иова. В ответ тот благословил ее собираться в деревню.
Капитолине удалось договориться с кафедрами о вынужденном отсутствии в течение двух недель, с условием в дальнейшем наверстать учебу. И начала упаковывать вещи.
По приезде Лина узнала, что Мария Сергеевна уже разрешилась от бремени естественным образом. Родилась тяжко выстраданная Аннушка, но из больницы роженицу не отпустили. Упорно не снижалось давление, не прекращались кровавые выделения, кровоточили десны. Потом вдруг пошли пятна по всему телу. Алексей забросил страду и каждый день ездил в город к жене. Софья Павловна отчаянно не справлялась с грудным младенцем — хорошо, что хоть Сергуньку с Любашей на время приютили сердобольные соседи. Степан поневоле вернулся к матери.
Капитолина запаслась лучезарными улыбками и навестила Марию Сергеевну, но с трудом узнала ее: та выглядела изможденной, постаревшей, с желтоватыми скулами. Мария Сергеевна вела себя нарочито спокойно, хотя прекрасно осознавала серьезность положения. К удивлению Капитолины, она необычно внимательно вгляделась в нее — и вдруг захотела поговорить с нею наедине, попросив Алексея удалиться.
Мария Сергеевна опять испытующе всмотрелась в доверчиво склонившуюся девушку и вдруг стала толковать о том, что с нетерпением ждала приезда Лины, что перешла свой Рубикон и что дни ее сочтены. Капитолина вскинулась было возражать, но Мария Сергеевна остановила ее непреклонным жестом. Роженица посетовала, что сердце ее неспокойно из-за детей, которых оставляет без своего присмотра, и что Софья Павловна стара и немощна и не сможет поднять их, а Алексей только кажется несгибаемо мощным, в то время как душевно он очень уязвим. И потому она просит Капитолину не оставлять их своей заботой. Она обращается именно к ней, зная ее благородную душу и веря в нее, сознает, сколь непомерен груз, возлагаемый на ее плечи, но перед лицом смерти может обратиться только к ней. Теперь только согласие Капитолины позволит ей умиротворенно принять кончину, поэтому она просит дорогую славную девочку дать детям хотя бы небольшую частицу ее ясной любви и утешить таким обещанием мятущееся и страдающее материнское сердце — и с миром отпустить в вечность.
Капитолину потрясла эта исповедь. Сердце растаяло от глубокой мольбы когда-то сильной женщины. Но разве под силу хрупкой Лине то, что по силам только несгибаемой воле Марии Сергеевны: сводить несводимое, мирить непримиримых, быть всем опорой и негласной защитницей? Разве могла она давать столь серьезные обещания? Ведь кто может поручиться, что жизненные пути Ярузинских и ее собственные всегда будут совпадать? Но, с другой стороны, разве можно проявлять холодное равнодушие в последние земные дни обожаемой Марии Сергеевны? Лина растерялась и пробормотала, что в любом случае не покинула бы семью, — ведь они ей не чужие… Мария Сергеевна истолковала ответ по-своему. Расслабившись, она с облегчением откинулась на подушку. Тихая улыбка осветила лицо.
— Я знала, Линушка… Я верила в тебя — спасибо, дорогой мой человечек. Береги моих птенчиков… Алексея поддержи… на маму мою не обижайся… — Она чуть поманила девушку к себе и нежно обняла. — Самое дорогое, что у меня есть, оставляю, в твои бережные руки передаю… Верю и в то, что любовь к нашему Отечеству в детей сумеешь вдохнуть… Надеюсь на тебя — и ухожу спокойно…
* * *
Перед смертью Мария Сергеевна примирилась со
