определяет суд. А следствие может лишь предположить наличие вины и попытаться доказать ее степень. Важно также доказать наличие мотива. А мотив нападения на потерпевшего в данном конкретном случае очевиден – защита собственной жизни.
– Ушам своим не верю.
– Вы можете не верить даже собственным глазам и собственному носу. Это ничего не меняет. Какое обвинение вы собираетесь предъявить Соловьевой, если это, конечно, была она, а не кто-то другой? Неужели вы и в самом деле верите, что преступник так вот просто станет выставлять на всеобщее обозрение данные своего паспорта и отпечатки пальцев?
– Не знаю. Но если это подделка, то считайте, что косвенная вина Соловьевой уже доказана. Потому что если она ни в чем не виновата, зачем ей утаивать фактические данные своего паспорта и скрываться с места происшествия самой?
– И еще, – не слушая Софью, продолжал Верстов. – Любой обыск производится по мотивированному постановлению следователя и только с санкции прокурора. Хоть это вам известно?
Софья ощущала себя нашкодившим щенком, которого тычут носом в очевидное.
– До момента возбуждения уголовного дела никакое обнаружение предметов или каких-либо данных не имеет доказательного значения и является нарушением закона. Доказательства, полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания обстоятельств. Любое доказательство должно быть подтверждено процессуальным актом – протоколом и произведено лицом, имеющим на это процессуальное право. Так что прав на изъятие чего бы то ни было из квартиры, снимаемой Соловьевой, у вас не было и нет.
– Но чем больше времени пройдет с момента преступления, тем труднее будет отыскать какие-то доказательства и улики. И потом, я же прошу только проверить эти пальчики и паспортные данные по вашей картотеке. Вдруг Соловьева мошенница и разыскивается полицией в связи с другим преступлением? Ну что вам, трудно, что ли? Или вы опасаетесь, что эти предположения подтвердятся? Хотя, конечно, нет отпечатков – можно и дело закрыть, и отписаться: так, мол, и так, личность преступника путем оперативно-следственных мероприятий не установлена – и все тут. И никто вам за это и слова против не скажет. Я не сильно ошибаюсь?
Верстов промолчал, но Софья заметила, как лицо его словно окаменело.
– Ну пожалуйста, Максим Денисович, проверьте отпечатки. Давайте считать, что они относятся к внешнему описанию Соловьевой. Слово даю, что если узнаю еще хоть что-нибудь, то эту новую информацию я тут же доведу до вашего сведения. Это очень непростое дело, поверьте. И если выгорит, вы победоносно отрапортуете начальству о добросовестно выполненных следственных действиях. Почему я у вас словно милостыньку выпрашиваю, как будто мы занимаемся не одним делом?
– А мне видится так, что предпосылку к совершению дальнейших насильственных действий создали именно вы. Если бы не затеяли с Пашутиным глупые игры с преследованием, ничего бы не случилось. Вы сами виноваты в том, что произошло, а теперь пытаетесь переквалифицировать свои действия и выступать как потерпевшая сторона. Скажите честно, в своем Энске вы полиции тоже мешаете работать?
– Как вы можете такое говорить: мы работаем плечом к плечу! – честно солгала Софья, представив язвительную ухмылку Липатова и уничижительный взгляд Кротова.
В конце концов, кто не солжет, тот и правды никогда не скажет.
– И с прокуратурой на короткой ноге.
А вот это почти правда, так как в прокуратуре Софье ни за что бы не отказали в помощи, так как часто привлекали ее к совместным проверкам. А если бы даже и послали лесом, то крайне вежливо, да еще и дорогу показали. Кстати, надо будет это проверить, когда она вернется.
– Теперь вопрос с вами стоит предельно жестко: или вы идете по тропе закона, или начинаете собственную игру под названием «Частный сыск», и тогда на государство не обижайтесь. Любая встреча или попытка встречи с подозреваемой вне стен следственного учреждения будет расценена нами как вмешательство в работу следствия и приведет вас за решетку. Вам это хотя бы ясно?
– Но вы же не считаете Соловьеву подозреваемой…
– Подписывайте протокол, – перебил Верстов, – и я вас больше не задерживаю.
Софья возвращалась к Насте вымотанная и уставшая до предела.
«Это все равно что двигать попой паровоз», – тоскливо думала она, пытаясь справиться с шумом в голове и силясь выманить из кучи хлама, в которое превратилось сознание, хоть одну здравую мыслишку.
Свои грозные намеки насчет решетки Верстов может пристроить у себя где-нибудь в районе пятой точки. Хотя ему и в самом деле ничего не стоит в любой момент перевести Софью и Николая в ранг подозреваемых. Если, конечно, возбудит уголовное дело, а рядом не окажется никого на примете, кроме них двоих. Однако Николай избежит этой участи, если Соловьева не отыщется. Значит, остается Софья.
Ничего себе расклад: он – потерпевший, она – обвиняемая. Вот Николай посмеется.
Софья вспомнила о доказательствах, которые не принял следователь, и совсем загрустила. Нужно срочно разыскать Соловьеву. Несмотря на предупреждения Верстова. Если полиции искать ее незачем, то у Софьи в наличии нераскрытое убийство Марины.
Странно как-то. Сегодня тринадцатое. Значит, прошел месяц, как погиб Качков, и десять дней после смерти Марины, а Соловьеву с компанией до сих пор интересует квартира убитой. И если бы они с Николаем Елену не спугнули, она бы так внезапно не съехала. Родственники Марины, видимо, еще не отыскались, иначе в квартире кто-нибудь поселился.
Какой вывод? Или Соловьева пока не нашла того, что ее интересует, или… Софья ошибается по всем статьям и Верстов прав: напали на Николая, защищаясь, либо это ограбление. Но у него ничего не пропало. Значит, Николай ошибся, за что и поплатился.
Может, он и в самом деле только придумал, что Соловьева следила за ними? Тогда и то, что она снимала квартиру в доме, где проживала Марина, – тоже совпадение? А Софья просто ищет удобные для себя оправдания и доказательства, когда на самом деле все обстоит совсем иначе? И кто помешает ей это проверить?
Сумбурные рассуждения заставили Софью изменить маршрут и направить стопы к дому Марины. Зачем – чтобы проникнуть в ее квартиру? Но это невозможно. И незаконно. Лучше повернуть обратно и дурью не маяться. Однако палец настырно набирает номер Веры, а голос автоматически старается приобрести невинно-просительный тембр.
– Верочка, здравствуйте. Это Софья Павловна. Вы еще не нашли квартирантов? Если не возражаете, я бы сняла вашу квартиру на месяц. Началось расследование, и оно может затянуться, а мою дочку с семьей зря беспокоить не хочется. Да и вам выгоднее, чтобы эта история поскорее закончилась.
