— Не хотите ли, друг мой, изобразить что-нибудь из того, о чем я вам рассказывал? Я все время вспоминаю ваши картины. Думаю, у вас получится нечто замечательное. По крайней мере, я бы хотел это увидеть.
Порфирий задумался.
— Видите ли, дорогой Рейнгард, я не всегда рисую то, что вижу вокруг себя или же свободно воображаю… Бывает, у меня возникают видения, что-то вроде ярких цветных снов наяву. Они не зависят от моей воли. Их-то я и переношу на полотно… Знаете, — он смущенно улыбнулся, — я ведь даже к докторам обращался, чтобы прекратить эти видения. Не то чтобы они мучительны — но ведь у нормального человека никаких видений быть не должно! К тому же они настолько яркие, что после них настоящий мир кажется выцветшим, словно изношенным… Однако никто из врачей не сумел мне помочь. И по сей день только холст и краски возвращают меня к обычной жизни.
«Это осложняет дело», — подумал я, но вслух произнес:
— И все же, Порфирий, попытайтесь. Призовите к себе образ… ну, хотя бы многоэтажного мироздания, о котором я вам рассказывал. Чрезвычайно интересно, что у вас получится.
Порфирий, мне кажется, не сразу, но загорелся идеей нарисовать полотно на заданную тему. Ведь он до сих пор толком не пытался исследовать свой дар! В тот раз он не приходил ко мне дольше обычного, но, вернувшись, принес небольшую картинку. Я поглядел и ахнул: на полотне было изображено Мировое Древо в виде Большой Печати, скрепляющей части раненого мира невдалеке отсюда. И этот образ работал. Он мог бы многократно усилить Печать, пропусти в свое время Хедин сквозь него свои заклинания.
— Поразительно, — пробормотал я, разглядывая маленькое чудо.
— Я назвал ее «Мультиверсум», — сообщил Порфирий. — Подумал, что это лучшее слово для обозначения множества вселенных, о которых вы рассказывали. И знаете что? — спросил он с лукавым блеском в глазах. — Когда я начал думать, как мне изобразить то, что вы просили, этот образ сам пришел ко мне. Я сам вызвал у себя видение! Это удивительно, дорогой Рейнгард!
Тогда я стал время от времени подкидывать ему идеи для полотен, все ближе подбираясь к той, которая мне действительно была нужна.
Тишка, которого полностью звали Тихон, приходил тогда, когда Порфирий удалялся. Порфирий про него не знал. Зато Тихон гордился тем, что я особенно ему доверяю. Он считал меня то ли демоном, то ли действительно могущественным магом. Я не уточнял. Зато Тихон оказался человеком ловким и хватким — то есть обладал теми качествами, которых недоставало Порфирию.
В следующий раз после того, как я открылся ему и назвал своим слугой, Тихон явился с набором горняцких инструментов. Прежде чем спуститься ко мне, он остановился в коротком тоннеле, где по моей указке нашел аметистовую щетку, и осторожно выдолбил ее из породы. Потом постучал по стенкам, проверил, остались ли еще камни, и только после этого пошел ко мне.
В другой раз он не стал уходить после нашей встречи, а тщательно обследовал «мой» участок штрека, очевидно, намереваясь обнаружить мое укрытие. Я с великим злорадством наблюдал за его стараниями. Кокон мой прилепился под потолком небольшого расширения в подземном туннеле, но магия надежно скрывала его от простых взглядов. Только человек, обладающий магическим зрением — или же амулетом, позволяющим смотреть на мир сквозь токи Силы, — мог его увидеть.
Наконец мне надоела его возня.
— Тихон, — прогремел я у него в голове. Тихон аж присел. — Меня ты здесь не найдешь, а вот я тебя — найду повсюду!
С этими словами я потянулся к его горлу и слегка сжал трахею, используя Силу, текущую в коконе. Часто я не пользовался этой Силой — кокон был опасен, а прикосновение к нему вызывало долгую тупую боль во всем теле. Но иногда ради нужного эффекта ее приходилось терпеть…
Тихон упал на колени, схватился за горло. Лицо его страшно побледнело. Он захрипел. Я даже испугался, что переусердствовал, но отпустил его не сразу. Он должен был запомнить, что излишнее любопытство карается так же жестоко, как и неповиновение.
— П-прости, господин, — прохрипел он, когда я наконец освободил его горло.
Однако и после этого я много раз замечал, что он приходит с очень яркими факелами и бросает украдкой внимательные взгляды на стены и потолок штрека. Люди все-таки неисправимы…
Но однажды Тихону удалось серьезно вывести меня из равновесия. Причем тем, что невольно указал мне на мой же промах…
Я расспрашивал его о Порфирии: что он за человек, откуда родом, чем занимается… Тихон сидел у низкого столика, степенно положив руки на колени, и подробно мне отвечал. Вообще за то время, что он служил мне, Тихон стал выглядеть куда лучше. Исчезла болезненная худоба, одежда выглядела хоть и поношенной, но добротной, а сам он обрел подобие чувства собственного достоинства. И то правда: теперь уже ему не приходилось бегать по лесам, точно волку, в поисках мелкой поживы. Теперь я снабжал его информацией: где на поверхность выходит россыпь мелких изумрудов, где ручей намыл самородное золото, где в шахтных отвалах можно найти приличный, хоть и некрупный, малахит. Мне было нетрудно это узнать, стоило лишь умолкнуть, раствориться в окружающем и тщательно, метр за метром исследовать лежащие в земле богатства. Сил моих хватало ненамного, но все места в пределах полулиги я как следует изучил. Тихону должно было этого хватить.
— Что ты видел в коллекции Порфирия? Что за древности он собирает?
Тихон вздохнул, завел глаза под потолок и принялся перечислять:
— Идольцы вогульские — их в округе находят… каменные стрелы… рубила каменные, древние… камни с отпечатками, вроде ракушек али листьев… украшений старых несколько…
— Какие это украшения?
— Кольца бронзовые, зеленые совсем… бусы каменные… бисерное оплечье… подвеска серебряная, очищенная… я ее прошлый раз вместе с картинами прихватил…
— Подвеска?
— Ну да… Звезда такая, а посередке красный камешек. Только не понять какой: вроде карбункул, а вроде и нет…
— Какая… звезда?..
Тихон удивленно заморгал:
— Звезда как звезда. Лучей восемь али десять, не считал я. На каждом будто стрелка. А сама тяжелая, словно и не серебро, а свинец…
— И ты ее тогда взял и положил в мешок?
— Ага. А Порфирий-то Степаныч его потом домой вернул…
Мне стало дурно. Звезда Хаоса, моя Звезда была в прошлый раз рядом со мной, а я этого не заметил! Не почувствовал, увлекшись ловлей людей в свои сети! Отвлекся на картины, на беседы, а она все время была здесь!
Отчаяние охватило меня. На подгибающихся ногах я подошел к иллюзорному окну, за которым волновалось иллюзорное бирюзовое море. Звезда… Она была здесь… Моя надежда, моя память, частица Хаоса вечного, изменчивого, неодолимого…
Так я стоял, хватая ртом воздух, сжимая и разжимая кулаки. Я и сам не ожидал, что это известие так выбьет меня из колеи. Очевидно, что на мне сказалось длительное заточение, что испытание магией и одиночеством будет иметь предсказуемый и печальный конец, если я не найду способа вырваться. Вслед за приступом отчаяния я ощутил, как тень неминуемой смерти коснулась меня.
