Официальное мнение во Франции и Европе было единодушным — это попытка группы авантюристов совершить государственное преступление. Заговорщики должны понести самое суровое наказание. При этом официальная французская печать пыталась подчеркнуть, что события в Страсбурге показали стабильность июльского режима, стремление народа к спокойной мирной жизни и отторжение легитимистских и республиканских идей[311].
В Европе к попытке бонапартистского переворота отнеслись настороженно, газеты отмечали, что Луи Наполеон выступил в роли смешного опереточного героя. Так, в Германии Frankfurter Journal процитировал слова Меттерниха: «Бонапартизм без Бонапарта — это абсурд, — и добавил: — Разумные люди понимают, что амбициозный молодой человек не мог этого сделать». Издание назвало Луи Наполеона «молодым глупцом, без гениальности, без таланта и без славы»[312]. При этом сам Луи Наполеон явно не раскаивался в содеянном. В письме к матери он высказался следующим образом: «О чем я должен беспокоиться? О взволнованной толпе, которая назовет меня сумасшедшим, потому что я потерпел неудачу, или вознесла бы мои достоинства, если бы я преуспел?»[313]
Однако в самом французском обществе разброс мнений был куда шире, нежели в сообщениях официальной печати. Республиканцы были недовольны, легитимисты ободрены попыткой смещения власти «самозванцев», а бонапартисты разочарованы. При этом все понимали, что позиции режима не так прочны, как об этом говорили власти, и — что еще более важно — Франция впервые услышала имя молодого человека, который был племянником великого императора.
Луи Наполеон ошибся, когда предположил, что участников заговора расстреляют. Их поместили в местную тюрьму, а он даже получил в свое распоряжение отдельную камеру с удобствами и персональным слугой. На первых же допросах Луи Наполеон и Водре заявили, что только они несут ответственность за попытку восстания, а остальные участники ничего не знали о планах переворота до утра 30 октября[314]. Вряд ли следователи поверили сказанному, но официальные заявления были сделаны и зафиксированы в протоколах.
Король и члены правительства несколько раз собирались, чтобы решить судьбу заговорщиков, но к единому мнению так и не пришли. Поэтому 13 ноября 1836 года было объявлено, что король принял решение не предпринимать никаких дальнейших разбирательств по отношению к Луи Наполеону и выслать его на военном корабле в США[315]. Остальные участники заговора должны были предстать перед судом за государственную измену.
9 ноября 1836 года в камеру к Луи Наполеону вошли генерал Вуароль и местный префект полиции. Не отвечая на вопросы заключенного, они вывели его из тюрьмы и посадили в карету, которая уже через несколько минут двигалась по дороге в сторону Парижа. В столице Луи Наполеона поместили в префектуре полиции и вскоре доставили на беседу с префектом полиции генералом Габриэлем Дёлессером. Генерал проинформировал заключенного, что его отправляют в Америку. Луи Наполеон начал протестовать, заявив, что желает участвовать в судебном процессе и на нем защищать своих товарищей. Генерал ответил, что в 1832 году после попытки роялистского мятежа из страны также была выслана герцогиня де Бёри, и правительство решило с Луи Наполеоном поступить аналогичным образом. Сделать по данному вопросу он более ничего не может[316]. В тот же день Луи Наполеона отправили в Лорьян, куда он прибыл в 2 часа ночи 15 ноября. Утром он должен был взойти на борт фрегата Andromède и отправиться в Америку. Однако из-за погодных условий корабль отплыл 21 ноября 1836 года.
Не успел племянник императора ступить на палубу корабля, как местный супрефект вручил ему 15 тысяч франков на расходы в США. Как предполагают некоторые историки, эти деньги не были подарком короля, а были частью денег (из 200 тысяч франков), изъятых у Луи Наполеона при аресте в Страсбурге[317]. Другие, наоборот, отдают должное щедрости и доброте короля[318]. При прощании супрефект пожелал бывшему заключенному всего наилучшего и выразил надежду, что придет день, когда тот вернется во Францию в качестве добропорядочного гражданина. «Я не могу вернуться, — ответил Луи Наполеон, — пока лев Ватерлоо продолжает сторожить границы»[319].
Тем временем в Арененберге ловили каждое слово из Франции. Валери Мазуер срочно поехала в Страсбург. Как только стало известно о предстоявшем суде, Гортензия поспешила в Париж, чтобы добиться аудиенции у Луи Филиппа и просить его о снисхождении по отношению к сыну. Однако как только она достигла Вири, ей сообщили, что Луи Наполеон отправлен в США, и она вернулась в Арененберг[320].
Бывшая королева была в полной уверенности, что сын на пути в Северную Америку, но в реальности судно Andromède двигалось в Южную Америку. Капитан корабля получил секретный приказ, в соответствии с которым вначале следовало плыть в Бразилию[321]. 10 января 1837 года фрегат пришвартовался в гавани Рио-де-Жанейро. Луи Наполеону было запрещено сходить на берег, и более месяца, пока судно было в гавани бразильского города, он все время находился на борту корабля.
В начале февраля 1837 года Andromède снялась с якоря и отправилась на север, в сторону США. После двух месяцев плавания фрегат достиг Виргинии, вошел в устье Чесапикского залива и пришвартовался в гавани Норфолка. Впервые с 21 ноября 1836 года Луи Наполеон почувствовал под ногами твердую землю. Он сошел на берег в Норфолке. Произошло это 30 марта 1837 года.
За то время, что Луи Наполеон был в пути, во Франции произошло чрезвычайно важное событие. Состоялся суд над остальными участниками заговора 30 октября 1836 года в Страсбурге. О его исходе руководитель заговора узнал гораздо позже. Судебный процесс открылся 6 января 1837 года в Страсбурге. Он вызвал огромный интерес у публики и прессы. Уже за несколько часов до его начала все места для присутствующих были заполнены. В ходе процесса адвокаты потребовали оправдательного приговора для всех обвиняемых на основании того, что главный обвиняемый (он же и вдохновитель заговора), Луи Наполеон, находится на свободе[322]. Поэтому закон должен быть единым для всех — остальные также должны быть отпущены на свободу.
