утро. Когда он открыл дверь и увидел Мишель, сидящую перед камином, он упал перед ней на колени и разрыдался. Он думал, что она тяжело больна. Никто из нас не мог доказать ему обратное и остановить его слезы до тех пор, пока сама Мишель не встала и не начала ходить по комнате, поднимая руки и ноги демонстрируя ему свое здоровье. Тогда он перестал плакать и стал ощупывать ее, пытаясь понять, не пострадал ли ребенок.
Вскоре они переехали обратно в деревню. Он согласился, испытав настоящее облегчение, избавившись от своего хозяина-деспота. Он был рад снова жить среди семьи и друзей и растить своих детей в таком прекрасном месте, как это. Мама расплакалась, когда они помирились, папа вышел на улицу и заорал что есть мочи:
— Я собираюсь стать дедушкой!
Они стали жить в старом доме Жозефа, а Жозеф нашел место контролера на фабрике и уходил утром вместе со всеми мужчинами и возвращался домой к ужину.
Беременность Мишель повлияла на меня весьма странным образом. Пожалуй, впервые я задумалась о том, что мне уже достаточно лет, а я даже не замужем и у меня нет возможности родить ребенка и стать матерью, как это сделали уже многие девушки моего возраста в нашей деревне. Меня пугала мысль, а вдруг я вообще окажусь бездетной.
Наблюдая за Мишель, в основном как она становится больше и все менее подвижной, я стала понимать, как мне хочется все это испытать самой, как хочется иметь свою семью. Я видела, как суетится вокруг нее мама и радуется Жозеф, возвращаясь с работы домой, видела, как папа смастерил кроватку, мама вязала пинетки и шила рубашечки и пеленки, даже Клод принимал участие во всем этом, а я только смотрела со стороны. Я любила Беранже, но у нас не могло быть близости. Я часто думала об этом. И значит, у меня никогда не будет детей. Мне не суждено было стать матерью, но я уже почти стала тетей, это тоже очень почетное звание.
Ребенок родился в самый жаркий летний день. Было так жарко, будто везде стояли чайники, которые кипели и их забыли снять с плиты. Когда ребенок появился, мне показалось, что он совершенно безжизненный. Но уже через несколько минут, когда повивальная бабка омыла его теплой водой, погладила, в общем, проделала с ним все необходимое, я увидела, что он сразу порозовел, закряхтел, а когда она положила его рядом с Мишель и он, открыв свой крохотный ротик, попытался сосать ее грудь, то сразу же заснул. Мишель была накрыта простыней, которую сшила мать Жозефа специально для этого случая.
Мишель назвала его Эдуардом, в честь отца, но мы звали его Пичо, потому что он был такой маленький. Все любовались им, а Беранже поцеловал его сразу после крестин и назвал своим племянником.
Пичо стал моей надеждой и маленьким счастьем. Все свое свободное время теперь я посвящала ему. Мне было приятно выполнять обязанности, связанные с уходом за ним, и я с гордостью носила звание его тети. Я знала, что Беранже меня не хватает, но теперь, вместо того чтобы, как раньше, покончив с домашними делами, идти в церковь и быть рядом с ним, делать что-то для него, я неслась в дом Мишель, брала Пичо на руки и нянчилась с ним. Беранже становилось грустно от того, что он видел, как мне хотелось ребенка и как судьба распорядилась мною. Из-за любви к нему я отказываюсь от счастья быть матерью. Он видел, что я жертвовала собой ради него. Ради нашей любви.
Я варила малышу еду, гладила его рубашонки и делала много других разных дел. И Беранже стал проводить много времени в их доме, нянча Пичо. Этот ребенок изменил нашу жизнь: папа стал меньше времени проводить в таверне, отношения Мишель и Жозефа окрепли. Да и все мы стали дружнее, больше времени проводя вместе. Клод сделал для него ходунки, когда Пичо подрос до такого возраста, что мог уже сидеть и упираться ножками. У меня и мамы текли слезы, а отец весело смеялся, когда мы видели, как он катается по дому.
И тем не менее я не забыла об австрийце и мистической книге. История мэра на многое мне открыла глаза. Я обладала довольно редкими сведениями. Сопоставив многие факты, я пришла к выводу, что эта сумасшедшая женщина, у которой были видения о том, что она Мария Магдалина, была матерью Анны Марии Вертело и родственницей мадам. Я не могла быть в этом уверена, но это было похоже на правду. Я чувствовала. До некоторых пор этих знаний мне вполне хватало. Беранже же, казалось, вообще потерял интерес к камню и могиле. Он продолжал заниматься служением месс по составленному нами ранее регистру. Вспоминая нашу ссору, я не настаивала на дальнейших поисках, да и сейчас все мои мысли были заняты сыном Мишель.
Вскоре после рождения Пичо заболел отец. Как-то раз, когда они с Клодом возвращались с фабрики, отец вдруг так ослабел, что Клоду пришлось тащить его домой на плечах. Клод, придя домой, разрыдался. Отец буквально висел у него на руках. Мама и Клод уложили отца в постель, я побежала за доктором. Он пришел немедленно, к тому моменту отец уже немного пришел в себя. Доктор осмотрел его и велел оставаться в постели несколько дней.
Эти дни мы провели, не выходя из дома. Выполняя домашнюю работу, мы с мамой старались не тревожить отца. Мама часто заходила к нему в комнату, присаживалась на кровать, разговаривала с ним, расчесывала ему волосы или просто вязала. Клоду теперь приходилось работать на фабрике за двоих, мне же по дому, потому что мама почти все время проводила с отцом. Я готовила разные вкусные блюда, сама их изобретала специально для отца, время от времени подменяя мать: ставила ему компрессы, протирала лоб. Отец ласково улыбался и пытался шутить, но все еще был очень слаб. Иногда мы давали ему посидеть, взбивая подушки под спину, но в основном он лежал.
Доктор пришел снова, осмотрел отца и сказал, что у него воспаление легких, от которого можно было спастись только постоянной сменой компрессов, обильным горячим питьем и специальным отваром трав, который он готовил сам и приносил. Как-то он принялся выговаривать нам:
— Это все потому, что у вас такой дом. Ветер дует из всех щелей, гуляет по дому, как хочет. Вот его и продуло.
Мы выполняли все рекомендации врача. Я каждый час варила отцу
