странную персону, чем я.
— Ты сейчас про меня? — улыбаюсь и подмигиваю ей.
Но лицо Одарии делается озабоченным. Она скрещивает руки и откидывается на спинку стула, слегка сползая по нему вниз. Со стороны может показаться, что девушка расслаблена, но это вовсе не так.
— Есть ещё одна вещь, которая беспокоит меня. Я про Иванову. Она настолько не может выносить меня, что специально ходит в библиотеку в те дни, когда там работает Елизавета Петровна. Можно сказать, что я выдумываю, ведь логично же, что Алина предпочтёт таскать книги в учебные дни, когда она итак вынуждена находиться в стенах вуза, а не в выходные. Но есть одно «но». Иванова не стала из-за своей тупой обиды извлекать тогда из рюкзака остальные книги мне на сдачу. Я уже даже промолчу о том, что чтение не является её хобби. Главное увлечение этой девчонки — переходить мне дорогу. Остерегайся Ермолина и Иванову, Артём. И если начнут что-то болтать обо мне, то прежде чем поверить им, спроси у меня. Ладно?
— Конечно, — киваю.
Про Кирилла я уже давно и сам всё понял, а что до Алины…
— А что она там читает вообще… — Одария подскакивает на стуле и принимается с оживших азартом щёлкать компьютерной мышкой.
Передо мной мелькают непонятные для меня таблицы с заполненными строками, а сам я отрешённо думаю о том, как же мне ускорить поиски той самой книги. Как я могу помочь? Просто заниматься тем же, что и Крылова? Таскать стопки книг, прописаться в библиотеке… Неужели больше никак?
Уверен, что можно хорошенько поломать голову и к чему-то всё же прийти. А иначе так ведь можно и месяцами искать… что Одария и делает. Страшно подумать о том, каково это — искать так долго и при этом безрезультатно.
— Что за неразбериха… — шепчет тем временем девушка, нахмурив брови. — какой-то винегрет.
Она нажимает кнопку на принтере и тот вскоре с характерным шумом выплёвывает пару листов, один из которых Одария вручает мне.
Я верчу его в руках, ещё тёплый после печати, смотрю на таблицу с какими-то цифрами и буквами, а затем в недоумении поднимаю глаза на Крылову.
— Зачем мне это? — спрашиваю.
— Смотри в третий столбец с названиями книг! Пробивай их через поисковик и проверяй, как выглядит обложка! Иди с конца, а я с начала списка проверять буду!
Одария прямо загорелась своей идеей. Сама не своя сейчас: суетливая, с горящими глазами. Пожимаю плечами, но не сопротивляюсь, а открываю браузер в своём мобильном телефоне, пока сама девушка делает то же самое прямо с рабочего компьютера.
Около получаса мы молча занимаемся каждый своим делом. За это время в двери библиотеки вошёл лишь один студент, принёсший на сдачу книгу. Весь запыхавшийся, раскрасневшийся — он явно торопился и боялся опоздать. Смотрю на часы, а они сообщают, что до конца рабочего дня пятнадцать минут.
Одария беседует с ним, ведя обычный диалог между библиотекарем и читателем. Я же продолжаю рыскать по Интернету.
— Артём… — шепчет Одария поражённо, когда за последним посетителем закрылась дверь — Они все синего цвета…
— У меня такой же результат поисков, — признаюсь, кивая на телефон.
— Разве такие совпадения бывают?
— Я не знаю… Каким боком тут Алина?
— Понятия не имею. Видимо, всё же совпадение. Или… она просто назло мне, видя моё «странное увлечение» нахватала себе синих книг побольше, только бы мне не досталось.
— Странный способ насолить…
— Я же говорила тебе, что она тупая! — глаза Крыловой загораются злостью.
— Прямо настолько?
Что-то сомневаюсь.
Глава 39
Одария
Я толкаю дверь палаты. Аня лежит с закрытыми глазами в окружении белых стен. Из-под бледно-голубого одеяла виднеется землянистого цвета лицо, покрытое кислородной маской. Вокруг сестры трубки, капельница, электрокардиограф, аппарат искусственного дыхания и полная тишина.
Вдруг из-за туч на улице выглядывает солнце, и сквозь оконное стекло проникает его яркий луч, падающий прямо на неподвижное лицо Ани. Она, словно пробуждённая им, открывает глаза, и смотрит прямо на меня, не моргая.
— Разве ты не умерла? — спрашиваю в полном потрясении, возвышаясь над хрупкой девичьей фигуркой на больничной койке.
— А ты бы хотела этого? — сестра приспускает кислородную маску так, словно та ей больше не нужна.
— Ни за что на свете! Но разве ты не разбилась насмерть?
— Разбилась, — язвительная усмешка. — Какая жалость, ведь я не успела сказать тебе одну вещь: я ненавижу тебя.
Её лицо так похоже на моё. У нас один цвет волос, глаз, кожи. Одна форма носа на двоих и почти одинаковый рост. Но, не смотря на такие сходства, мы такие далёкие друг для друга, как две незнакомки.
— Ненавидишь? — слышу дрожь в своём голосе.
Почему? Почему Аня меня ненавидит? Неужели не понимает, что Ваня не выбирает её не из-за меня. Он не любит её, но любит меня. Неужели я виновата в том, что чувствует он?
— Но почему? — спрашиваю, смаргивая первые слезинки на глазах.
Взор заволокло и всё поплыло от влаги, но я вижу и чувствую, как озлобленно смотрит на меня Аня. И молчит, добивая, лишая последней надежды на нормальный разговор.
Почему же? Я ведь никого не уводила и не отбивала! В чём моя вина? В том, что младшая влюбилась в моего парня? В том, что терпела её глупые попытки отбить Ваню у меня? В том, что тот смеялся над ней?
Я просила парня, чтобы он был мягче и не обращал внимания на глупого подростка, которым являлась моя семнадцатилетняя сестра. Я старалась избегать Аниного внимания и не демонстрировать лишний раз своё счастье. Я таскала эти несчастные книги из студенческой библиотеки, как просила мама, чтобы «воспитать» младшую дочь и заставить ту сидеть дома, вместо тайных и крайне сомнительных вылазок по ночным клубам.
Да разве могло всё это сработать? Ничего не помогло. Никакая ласка и никакая строгость не работали на той, что уже считала себя взрослой.
— Я же спросила: почему ты меня ненавидишь? Что ты молчишь! — повышаю голос.
Аня возвращает на лицо кислородную маску и закрывает глаза.
— Почему?! — кричу ещё громче.
Мой крик эхом отражается от белых стен и продолжает звенеть в ушах, когда я закрываю глаза, очутившись в полной темноте.
Ничего не вижу и дышать всё тяжелей. Что-то давит на мои рёбра, и вскоре я понимаю, что это мужская рука лежит на мне, когда как я сама лежу на постели.
Нет никакой палаты, Ани, капельниц и трубок. Только я, сопящий под боком Артём и воспоминание о недавнем
