– О чем? – оно определенно заинтересовалось. – Сказку расскажешь?
– Если хочешь.
– А драться будешь?
– А нападать станешь?
Бредовый разговорчик, но лучше уж языком чесать, чем драться, тем паче, что, чувствую, бой будет недолгим и неравным, пусть и премного героическим. Но в герои я не рвалась.
– Драться не стану, – сказала я, скрестив за спиной пальцы, просто по детской привычке. Но нежить поверила, шагнула бочком, потянула воздух и сказала:
– А от вас храмом тянет…
– Извини, – я развела руками.
Храмом, стало быть? Это как, если то существо недовоплотилось и уж храмов ему точно не ставили.
– Есть теория, – Эль все еще держался за бок, – что боги воспринимают временной поток иначе.
– Умный, – то ли огорчилась, то ли напротив, восхитилась нежить.
– Это его просто по голове часто били, – я разглядывала хозяйку склепа, а в то, что склеп принадлежал именно этой… девушке? – сомнений не было. – Вот и поумнел.
Хрупкая.
Полупрозрачная кожа, светлые волосы, заплетенные в четыре косы… наверняка, это что-то да значит, но хоть убей, не знаю, что именно. Главное, в косы вплетены живые цветы, которым полагалось давным-давно истлеть, но незабудки с ромашками выглядели так, будто бы сорвали их только что. Серебряный венец вот почернел, и камни в нем покрылись то ли пылью, то ли грязью, главное, что цвет их различить не представлялось возможным. От нарядной некогда рубахи остались лохмотья, к слову, довольно-таки выразительные… ишь, ножку отставила, будто красуясь.
Главное, показать ей есть что.
Я вот резко ощутила отсутствие у себя, что должных изгибов, что правильной формы округлостей. Какие округлости? Сплошные углы и большей частью острые.
– Кто ты? – нежить разглядывала меня также внимательно, и вот клянусь, в этом ее интересе не было ничего плотоядного.
– Юся, – сказала я и задумалась. Матушкиной фамилией представляться или по мужу, раз уж выпало им обзавестись? И главное, муж-то помалкивает, проявляя вдруг редкостное благоразумие, а я не уверена, что вспомню его родовое, а даже если вспомню, точно не произнесу.
Человеческие органы речи плохо справляются с эльфийской благозвучностью.
– А ты кто? – неудобный вопрос стоило замять да и вообще…
…ночь шла своим чередом, и надежда встретить рассвет еще теплилась на дне моей души.
– Юся, – сказала нежить.
– Нет, Юся – это я…
– Нет, – возразили мне, – Юся – это я… и я тоже. Меня так зовут. Звали. Раньше.
– А теперь?
– Я не уверена, – она ковырнула полупрозрачную жемчужину, которая прикосновения не выдержала, рассыпалась пылью. – Там все иначе?
– Иначе, – я осторожно повела плечами. – Ты не возражаешь, если я присяду… обопрусь… не оскорблю твою чувства?
А то мало ли, присядешь ненароком не на тот саркофаг.
– Нет, – она покачала головой. – Он меня не здесь закопал.
– Кто?
– Жених.
Она провела когтистой ручкой по косе, и с цветов слетели лепестки, правда, коснувшись пола истаяли, чтобы вернуться вновь.
– Он хотел спрятать тело…
– Убил?
Юся вздохнула.
Кивнула.
И призналась:
– Ему моя сестра больше нравилась. Ты ведь некромант, да?
– Да.
– Он тоже… был…
– А…
А то мало ли, вдруг да этот жених-некромант тоже где-то неподалеку обретается. Из некромантов, к слову, нежить выходит крайне поганого свойства. То ли характер влияет, то ли общий уровень сволочизма сказывается.
– Он ушел. Тогда я… была еще слабой… – ее голос сбился. – Я… им нельзя верить…
– Расскажешь? – я осторожно шагнула влево, стараясь встать между нежитью и Элем. Вот чую, перенесла она любовь к бывшему своему на весь мужской род.
– Он… он говорил, что меня любит… что… будет любить вечно. Клялся, понимаешь?
История простая.
В провинциальных тихих городках порой и не такие страсти кипят. Жил-был купец, которому выпала немалая удача. Разбогател. Титул прикупил, а с ним и почетное право склеп возвести.
Родовой.
Вот почему этому купцу взбрело в голову отметить получение герба столь странным способом, понятия не имею. Люди, они вообще странные. Впрочем, склеп строили по всем правилам, а стало быть, для возведения пригласили не только архитектора с камнетесами, но и некроманта.
Молодого.
Перспективного.
И дорогого… в общем-то практика в неспокойные времена распространенная. Род родом, но славным предкам лучше покоиться в мире, нежели видом своим напоминать потомкам о бренности всего сущего. А стало быть, некромант – это не прихоть, но жизненная необходимость.
Он был хорош.
В меру суров. Мрачен. Печален. Самое оно, чтобы вызвать в душе любовь и прочие, вредные для здравого смысла, чувства. Те оказались взаимными, а что отец не обрадовался, так лишь поначалу. После-то сполна оценил возможности. Некромант из рода древнего, даром, что младшенький сын без права на герб, но герб-то имеется, а вот сила новому роду не помешает…
Перспективы открывались чудесные.
И Юся летала на крыльях любви, пока однажды не очнулась в гробу, в каменном саркофаге, крышку которого задвинули не до конца, оставляя доступ воздуха. И жених, которого Юся полагала самым дорогим существом, сказал:
– Прости. Но на крови оно крепче стоять будет.
Старый обычай. Сговоренная жертва. Она поняла все позже, потом, уже после смерти, когда отступили и страх, и отчаяние. Она кричала. Умоляла. Плакала и проклинала, чувствуя, как проклятья питают незримые сети, создаваемые равнодушным женихом.
Отец…
Он знал. Не мог не знать. Две дочери. Кем-то надо пожертвовать. Корни родового древа не приживутся, если их не подкормить кровью… а потому…
Как он выбрал?
Бросал монетку?
Или просто отвернулся, предоставляя некроманту самому решить? Он ли подмешал в молоко сонное зелье? Он ли помогал обрядить старшую дочь в свадебное платье? Он ли заплетал четыре невестиных косы, украшая их по традиции полевыми цветами? Он ли, движимый чувством вины, в жалкой попытке ее искупить оставил Юсе алмазный венец? И браслеты? И прочие драгоценности…
Он был виновен.
И жених тоже.
Он не собирался отказываться от планов: основать свой род не так просто, а вот войти в чужой, созданный, забрав себе и жизненную силу жертвы – проще простого.
