— Здравствуйте, Николай Дмитриевич! — привстав из-за стола, поздоровался Апраксин. — Присаживайтесь, у нас разговор не на пять минут.
— Злодейское убийство императора и его семьи — ваших рук дело? — спросил канцлер.
— Помилуйте, князь, — усмехнулся Апраксин. — Разве я похож на убийцу? Я даже вас не убил, хотя очень хочется. Сдерживает лишь то, что есть надежда использовать, да ещё жалко ваше семейство. Сколько у вас детей, не считая внуков? По-моему, семь. И жена-француженка, которая вряд ли вынесет сибирские морозы. А императора я не убивал, в чём могу вам поклясться. Он был застрелен фанатиками из социал-демократов. Глупо было это не использовать, мы и использовали.
— Мы? — спросил канцлер.
— А вы думали, я такой один? — засмеялся Апраксин. — Нет, Николай Дмитриевич, нас много! В нашем Совете заседает и ваш брат Александр. Это в немалой степени способствовало тому, что вас привезли сюда, а не за город, чтобы потом где-нибудь закопать. Вы не заслужили ничего другого за вашу деятельность на посту канцлера!
— И в чём меня обвиняют? — спросил канцлер.
— Вы же умный человек! — сказал Апраксин. — Прекрасно понимали, к чему всё идёт, и всячески этому способствовали!
— Обвинять легко! — рассердился канцлер. — Вас бы на моё место!
— Мне и на своём неплохо! — отставив показную весёлость, жёстко сказал Апраксин. — Каждый из нас сам выбирал своё место, князь! У меня не так уж много времени, чтобы вас уговаривать. Или вы едете с моими людьми на радиостудию и зачитываете написанное нами обращение к народу, или уже сегодня вместе с женой отправитесь в ссылку! И она будет у вас бессрочной. А с вашими детьми ещё разберёмся.
— А если прочитаю? — спросил канцлер.
— Детей не тронут, а вас сошлют не так далеко и ненадолго. Как только разберёмся с делами, вам разрешат вернуться. И о ваших делах в печати ничего не дадим, чтобы не позорить род Голицыных.
— Что нужно читать?
— Можете ознакомиться, — сказал Апраксин, протягивая канцлеру бумагу с текстом. — Читать нужно слово в слово с подходящим для фраз выражением! Ваше выступление сначала запишут, а потом выпустят в эфир.
— Вы сошли с ума! — потрясённо сказал канцлер, прочитав обращение. — Меня обвиняли, а сами хотите уничтожить империю! Нам этого никогда не простят! Армия слаба и быстро не сделаем сильной! А если такое и можно сделать, что мы можем противопоставить объединённой силе европейских государств? Понятно, почему вы выбрали зиму, но это только отсрочка на несколько месяцев! Кого вы хотите возвести на престол?
— Владимира Андреевича Оболенского, — ответил Апраксин.
— Хорошая кандидатура, — согласился канцлер. — Ладно, текст я прочитаю, вы просто не оставили мне выбора. Я посоветовал бы выбросить этот абзац, если бы не понимал, что это бесполезно. Когда мне ехать?
В это же время граф Шувалов разбирался с министрами, собранными в одной из комнат для совещаний Мариинского дворца. Они здесь были все, кроме министров внутренних дел, Императорского Двора, Военного и Морского министерств.
— Господа! — сказал им Шувалов. — Довожу до вашего сведения, что наш император убит социал-демократами. Да, они уцелели и не оставили старых замашек. Вместе с императором погибла и вся его семья. Честно говоря, мне не жалко императорскую чету, а вот их дети пострадали безвинно.
— А в чём виноват государь? — спросил министр путей сообщения.
— Задавая этот вопрос, Пётр Ильич, вы или лукавите, или, что хуже, на самом деле ничего не знаете. Но в последнем случае вам место не в министерстве, а в каком-нибудь депо. Кстати, вас куда-нибудь туда и отправили бы. Вашим товарищем, если не ошибаюсь, был арестованный нами немец. За год он вошёл бы в курс ваших дел, а потом вас просто убрали бы. И такая же судьба ждала каждого из вас. Империя нам и так почти не принадлежит, а скоро убрали бы и видимость государственности. Сейчас вам раздадут бумаги, с которыми нужно ознакомиться. В них в сжатом виде описано реальное состояние нашей промышленности, финансов и всего остального. Там же есть программа, которой мы будем придерживаться в управлении империей. После прочтения каждый из вас должен решить, с нами он или хочет уйти отсидеться в стороне. Сразу предупреждаю о двух вещах. Во-первых, отсиживаться придётся далеко и вместе с семьёй, а во-вторых, в случае согласия товарищами вам будут назначены наши люди. Пока не докажете делом, что вам можно доверять, поработаете под контролем.
С полчаса девять сидевших за столом мужчин внимательно читали выложенные перед ними тонкие стопки отпечатанных листов, потом задвигались, переговариваясь с соседями.
— Минуточку внимания! — поднял руку Шувалов. — Сейчас вы будете решать, можете даже поговорить между собой, а я пока поговорю с обер-прокурором Священного Синода. Давайте, Николай Алексеевич отойдём, чтобы никому не мешать.
Князь Шаховский встал из-за стола и вместе с Шуваловым отошёл к одному из окон.
— Мне нужно, чтобы вы срочно съездили в Синод, — сказал Шувалов, — поэтому у вас меньше времени на размышления, чем у остальных.
— С чем мне ехать? — спросил семидесятилетний князь.
— С этим обращением. Можете его сейчас не читать, сделаете это по пути в Синод. Здесь то, что вы уже прочитали, только очень кратко. Это запечатанное письмо отдадите Святейшему. Вот перечень членов Синода, в поддержке которых мы уверены. Постарайтесь добиться поддержки остальных. Наше поражение — это их гибель, они это должны понимать.
— Сделаю всё, что в моих силах, — пообещал Шаховский. — Я долго этого ждал и уже не думал, что дождусь.
Закончив с министрами, никто из которых не выразил желание уезжать в ссылку, Иван Павлович подошёл к телефону и позвонил Вяземскому.
— Что с главами фракций, Борис Леонидович? — спросил он.
— Они решили устраниться, — засмеялся Вяземский. — Я ничего другого не ожидал. Предложил нас поддержать или уйти в бессрочный отпуск. Было ещё предложение их распустить, но на это не пошли. Я даже обещал частично сохранить денежное содержание. Теперь будут торговаться.
— Лучше платить им за отсутствие, чем за работу, — согласился Шувалов, — Практически все думцы куплены, а продажный человек редко бывает смелым. Ну что, мы с вами почти всё сделали по первому плану. Остались мелочи, которые за неделю доделают другие.
— Есть ещё два плана, — вздохнул Вяземский. — И нужно готовить земский собор. Сейчас поработаем с газетчиками и запустим наши программы на всех радиостанциях. Нельзя допустить никаких случайностей.
— Ну вот и случилось, — сказал я, снова приглушив звук. — Канцлера, конечно, использовали. Не удивлюсь, если он читал это обращение под дулом пистолета.
— А мне жалко княжон, — грустно сказала Вера. — Очень славные девочки. Мне и цесаревича жалко, но там хоть понятен мотив убийства, а этих-то за что?
— Мне тоже жалко, — согласился я, — но примерно представляю, кто отправился их убивать. Жизнь не пожалела этих людей, и они никого жалеть не станут. Они были смертниками и понимали, что шансов уйти почти не будет. Да и не дали бы им это заговорщики. Они не только нас подставили, этих тоже. Убийство целой семьи, как его ни оправдывай, вызовет неприязнь к тем, кто это сделал. Зачем им самим пачкаться? А для нас главное, что сможем отсюда уехать. Пойду расскажу родителям и Ольге.
