«Надо отдохнуть», — приказала себе Дарья. Она посмотрела на часы и ужаснулась — шёл уже пятый час, обед и визит модистки были безнадежно пропущены. Правда, досада полыхнула, как зажженная на сквозняке спичка, и тут же угасла — девушка уже давно утратила интерес к подвенечным и бальным платьям. Хотя, возможно, ей стоило воспользоваться этой примеркой как последней возможностью заявить о себе и своей свободе. Дарья встрепенулась — нечего думать о том, что упущено. Но домой ей теперь ехать совершенно не хотелось. К Паше она тоже вряд ли сможет уехать — если их увидят вместе, да еще и на его съёмной квартире, которую оплачивает Канцелярия, то он никогда в жизни повышения не дождётся. Отправься она в кафе или ресторан без сопровождение — там тут же сообщат маменьке, и та явится, как сама Зима, свирепая и беспощадная. И тут мысли снова начали виться вокруг иностранцев: Грейвза и Трелони. К тому же, Дарья задолжала Персивалю извинения.
Она решила не тратить время на предупреждающие записки и начала собираться. Буквально через пару минут лаборатория сверкала первозданной чистотой, и даже если у стен были уши, глаза и рты — им бы никто не поверил, что здесь Дарья Аргутинская изучала формулу, которая не даёт покоя обеим столицам Империи.
Девушка старательно замела все следы, упаковала формулу и спрятала ее в потайной карман. Стоило ей взяться за ручку двери, как с той стороны раздался настойчивый стук. Дарья мысленно перечислила всех святых, закатила глаза, затем вернула себе приветливое выражение лица и распахнула дверь. На пороге стоял комендант — полноватый лысеющий мужчина с вечно румяным лицом и ушами. Он льстил и заискивал перед каждым, кто был выше него по службе. У него всегда были навострены уши, немного косоватыми глазами он следил за всеми и, как муха, потирал потные ладони в надежде выведать какие-то тайны, за которые ему могли бы заплатить. Как правило, хорошие новости с этим человеком не приходили. В руках у него был ярко-алый конверт с кричалкой. Дарья напряглась еще сильнее и изобразила свою самую угрожающую улыбку.
— Николай Николаевич, — проговорила она вместо приветствия.
— Княжна, — улыбнулся комендант. — Это ваше-с, прилетело по почтовой трубе с минуту назад, я сразу к вам. Что ж Вы не отметились в журнале? Я б отправил к вам поломойку, чтоб вам самой беспорядок не убирать.
— Я прекрасно справлюсь с этим сама, — улыбнулась девушка и забрала у коменданта письмо. — Хотела отметиться, да Вас ведь на месте не было.
— Как не было? Я всегда туточки, — светлые, почти невидимые, брови коменданта взмыли вверх.
— Ну, возможно, Вы так усердно трудились, что не заметили моего прихода. Конец года, все-таки, все в делах по уши, — с этими словами она кивнула и вернулась в лабораторию.
Алый конверт упал на белый кафель и развернулся в тонкий напомаженный рот с двумя рядами длинных, острейших зубов. Пасть слепо повертелась по сторонам, затем обернулась к Дарье и разразилась потоком упреков. Без единого бранного слова, без посылов и угроз. Пасть не рычала, а фыркала и скулила. Княгиня Аргутинская умела сложить слова так, чтобы выставить себя главной жертвой обстоятельств. Она распекала дочь за сорванную примерку, проклялась, что Дарья отправится на бал в чем мать родила, припомнила, что Наташа ни за что бы не позволила себе ничего подобного. Стоило Дарье обернуться, как пасть тут же срывалась с места и взмывала перед ее лицом. В особенно напряженные моменты, когда княгиня в своём письме сетовала на жестокость дочери и ее безразличие к мнению света и будущего мужа, из-за зубов вылетали мелкие капли чернил.
«… Но я готова тебе простить все это мелкое ребячество. Я могу это понять, конечно. Ведь это я рассказывала тебе сказки о любви и разрешала читать эти… романы, вместо того, чтобы говорить с тобой о долге. Что ж, я понимаю. Теперь я плачу за свою ошибку. Я понимаю твои метания, правда. Наша жизнь такова, что никто не выходит замуж по любви.
Но то, что ты забыла, что у нас сегодня гость — это уже сверх всякой меры. Твой дядя Алексей пробудет в Москве не так уж долго, и он очень хотел провести время со своими племянниками. Приезжай домой, иначе я буду вынуждена сказать ему, что ты ценишь свои душевные терзания и — прости Господи — работу превыше семьи и своих обязанностей перед ней», — наконец, пасть дорявкала записанный в неё текст и разлетелась на кусочки. Дарья со злостью смотрела на образовавшуюся на полу кучу бумажных обрывков и изо всех сил уговаривала себя не пнуть ни в чем не повинные остатки письма.
Она опять во всем виновата. Опять не права, опять всех подвела, и ее за это чуть ли не линчевали на словах. А вот когда Дарья совершила настоящую ошибку: когда создала химическое оружие, которое попало не в те руки, когда по ее вине начали пропадать люди, когда Наташа впала в кому — все хором говорили княжне, что это не ее вина и постарались как можно скорее забыть о ней и ее причастности. Но вот — стоило ей один раз пропустить визит модистки, и ее тут же окрестили предательницей семьи. Девушка закатила глаза и, собрав обрывки с пола, бросила их в камин. Затем, немного подумав, она выдернула чистый лист из тетради и, набросав на нем пару слов, отправила его по каминной сети. Убедившись, что она ничего не оставила, Дарья покинула лабораторию и вышла на улицу.
В холодном воздухе смешался запах горячей выпечки и табачного дыма, и еще какой-то острый, зимний запах, который невозможно разгадать, но который предвещает морозы. Дарья вдохнула его полной грудью и с резким выдохом трансгрессировала домой.
***
Дядя Алексей был самым жизнерадостным членом их многочисленного семейства. Дарья подозревала, что секрет его энергичности и хорошего настроения заключался в том, что Дядя Алексей не был женат или как-то отягощён семейными отношениями.
Это был высокий человек с густыми темными волосами и слегка рыжеватой бородкой. Седеть он начал пятнами и старательно маскировал серебряные волоски, модно одевался, следил за новинками, изучал языки и ездил на иностранные конференции. У него всегда были новости, на званые обеды он привозил с десяток историй, которые можно было озвучить на светском рауте, и еще с полсотни тех, что рассказывались тет-а-тет. Кого-то он этим даже не на шутку раздражал, кого-то восхищал. Без особых стараний он закрепил за собой репутацию ловеласа, умелого любовника, эксперта по части отношений, предпринимательства и, почему-то, чёрного рынка. Не верилось, что такой яркий человек работает в Канцелярии и занимается преступностью. Алексей Аргутинский должен был блистать на сцене, навариваться на госконтрактах, заниматься дипломатией в конце концов — как угодно применять свою неудержимую харизму. Но он последовал за братом в мракоборцы и жил в своё удовольствие, планомерно двигаясь по карьерной лестнице и никак не претендуя на достижение новых высот. У него было стабильное жалование, уважаемая профессия и возможность наполнять своё свободное время всем, что ему нравилось. О чем еще он мог мечтать?
Младшие Аргутинские дядю Алексея обожали. Для них его приезды были настоящей отдушиной. Алексей всегда привозил с собой подарки, гостинцы, а что самое главное — развеивал чинную тоску, царившую в их дома под суровым бдением обоих родителей. Алексей-старший уверенно игнорировал правила приличия и играл с детьми, шутил скабрезные шутки, веселился с братом «как в старые добрые времена». И — это удивительно — старшее поколение оттаивало под его напором. Правда, в этот раз его приезд не был связан с семейными посиделками.
