В этот момент матросы, занявшиеся уборкой, подняли парус, под которым я лежал без движения, полуживой от недостатка воздуха. Вик-Любен тотчас же заметил меня.
– Э, – воскликнул он, словно обрадованный, – да еще один остался здесь!.. И я готов поклясться, что он еще не издох! – добавил он, заметив, что у меня глаза открыты и смотрят прямо на него. – Живо, ребята! Возьмите-ка его да уберите прямо туда, за борт! – крикнул он без дальнейших церемоний, обращаясь к матросам, убиравшим парус.
Те подхватили меня за руки и за ноги и готовились уже было исполнить его приказание без возражения, но и без всякого сочувствия или особой готовности, насколько я мог заметить, как вдруг Брайс остановил их.
– Погоди, ребята! – крикнул он, – у меня появилась одна мысль! – и, отведя Вик-Любена немного в сторону, он стал сообщать ему что-то таинственным шепотом.
Не знаю, что он говорил, но следя по тем злобным взглядам, какие они время от времени кидали на меня во время своего совещания, я ясно видел, что их намерения не имели для меня ничего утешительного. Вследствие этого у меня появилась было мысль, что они, вероятно, задумали подвергнуть меня предварительно какой-нибудь пытке и лишь затем выбросить за борт. И признаюсь, я получил доказательство того, что еще не совсем отрешился от этого мира, так как при мысли о предстоящей мне, вероятно, унизительной пытке сердце мое болезненно сжалось в груди. Да, я не мог ошибаться, эти негодяи не могли замышлять ничего иного: один из них не мог мне простить, что по моему приказанию провел двое суток в трюме, а другой – того, что я отдал распоряжение о наказании его плетьми, хотя это было отнюдь не по моей инициативе, так как я по долгу службы только повторил приказание командира.
Итак, меня еще не так-то скоро опустят на дно моря! Мне еще предстояло узнать другие мучения… В первый момент мне было страшно трудно примириться с этой мыслью.
– Друзья мои, – обратился я к тем двум матросам, которые уже подняли меня и держали теперь в своих грубых, мозолистых руках, – окажите мне последнюю услугу, исполните скорее приказание, которое вам только что отдал новый начальник – бросьте меня за борт, прошу вас именем вашей матери!..
Но они посмотрели на меня тупым, безучастным взглядом и не шевельнулись, затем, опустив меня обратно на прежнее место, почему-то угрюмо отвернулись.
Тем временем Вик-Любен снова подошел ко мне с лукавой, фальшивой улыбкой, придававшей его отвратительному лицу сходство с мордой гиены.
– Как видно, вам не очень плохо! – насмешливо промолвил он. – Вы даже можете говорить, как я заметил.
– Это мое дело! – ответил я, отворачиваясь от него с чувством непреодолимого отвращения.
– Ну, нет, не только ваше дело, но и мое тоже, – сказал он, наклоняясь надо мной, чтобы освидетельствовать мои раны. – Ведь я немного врач и хирург в качестве полицейского инспектора!
С этими словами он откинул назад мои волосы, прилипшие у меня ко лбу, и осмотрел рану от пули, пробороздившей мне череп над правым ухом.
– Пуля, без сомнения, не проникла в череп, иначе вы не были бы в полной памяти! – заметил он тоном доктора. – Она повредила только верхние покровы! А это чистые пустяки, несколько компрессов из водки, – и вы будете совсем здоровы!
Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что это чудовище намеревалось сделать мне перевязку, чтобы, как только я поправлюсь, подвергнуть меня какому-нибудь унизительному наказанию. Эта мысль возмущала меня до глубины души.
– Оставьте вы меня в покое! – воскликнул я с негодованием. – Не надо мне ваших услуг и вашего ухода!..
– Напротив, вы нуждаетесь в них! – с громким хохотом возразил мулат. – Даже очень нуждаетесь! – повторил он. – Брайс, прикажи скорей принести сюда тряпок, бинтов, пресной воды и водки, – обратился он к боцману, который тотчас же направился к лестнице. – Ты найдешь бинты, корпию и все, что нужно, в аптечке, под диваном, в кают-компании: я там видел его…
– Хм, да!.. и здесь мы потеряли много крови, – продолжал Вик-Любен, корча из себя опытного хирурга и ощупывая мою раненую ногу. – Неужели у нас и здесь сидит пуля?.. Вероятно! Хм, да!.. кажется, есть.
С этими словами он достал из-за пояса нож, привешенный к ремню брюк, в кожаных ножнах.
В первый момент у меня мелькнула было мысль, что он меня зарежет, и, признаюсь, эта мысль чрезвычайно порадовала меня, я страстно желал смерти. Но увы! Он только распорол мне своим ножом штанину на левой ноге и обнажил довольно глубокую рану.
– Ба! Да и это сущие пустяки! – воскликнул он, вонзая мне свой нож с видимым наслаждением в рану, чтобы расширить и раскрыть ее.
Неожиданность и страшная боль, причиненная мне этим его движением, вырвала у меня глухое, подавленное рычание.
Но оказалось, что этот негодяй был действительно довольно искусным хирургом, так как минуту спустя он достал и показал мне окровавленную пулю, которую только что успел вынуть.
– Вот вам операция, за которую в Новом Орлеане платят по крайней мере двадцать пять пиастров, – сказал он с торжествующим видом, – а я делаю ее вам даром, и вы еще недовольны мной!
Я ничего не ответил ему на это, так как видел в этом жестокий сарказм. Но Вик-Любен, нимало не смущаясь, продолжал свою речь, по-прежнему корча из себя знающего врача.
– Ну, вот, теперь хорошенько промыть все это водкой, да наложить перевязку поаккуратнее на бедро и на голову, и не пройдет недели, как вы уже будете на ногах, мой любезнейший, и здоровее, чем когда-либо!
– Да кто тебя просит заботиться о моем здоровье! – с яростью крикнул я. – Подлый убийца, дай мне умереть спокойно, я ничего более не прошу у тебя!
– Ну, ну!.. Вот уже опять начинается ругань! – проговорил он, бросив при этом на меня такой взгляд, в котором я узнал его обычное зверство и свирепость. – За вами ухаживают, вас хотят вылечить, а вы не находите лучшего ответа, кроме дурных, обидных слов!..
– Вылечить меня! – с горькой усмешкой прошептал я. – Гораздо проще было бы не стрелять в меня!
– Не будем больше говорить об этом: старая история! – тоном кроткого великодушия произнес мулат, снова входя в роль заботливого врача.
Мало-помалу ко мне возвратилось самообладание и обычное хладнокровие, и я понял, что в данном случае единственное достойное порядочного человека поведение – это полнейшее равнодушие и молчание по отношению к моим палачам. Поэтому я не сказал ни слова. Тем временем вернулся Брайс с полотняными тряпками, корпией, холодной пресной водой и водкой. Вик-Любен тщательно обмыл мои раны, наложил повязки и ловко забинтовал мне голову и бедро. Я относился ко всему этому совершенно безучастно, лежал с закрытыми глазами, чтобы не видеть его омерзительного лица. Процедура длилась очень долго, но когда все было окончено, я немедленно почувствовал облегчение, которое вскоре перешло в чувство полного удовлетворения.
– Ну, теперь давайте сюда подушки и стаканчик старого рома! – проговорил довольным тоном мулат, закончив работу.
