Утром я проснулась от запаха вкусной еды. Оказалось, что к Флавье раз в несколько дней приходила домработница. Она убирала и готовила еду. Так и в это утро домработница бесшумно навела порядок и приготовила невероятно аппетитный суп.
Позже мы с Томатом пошли на кухню. Там уже находился только Флавье, но на столе меня ждала тарелка с супом.
— Спасибо за то, что ты меня спас, — я села за стол и немного неловко ложкой перемешала суп. Мне нужно было и раньше поблагодарить парня, но я только этим утром поняла, что до сих пор не сказала ему даже «Спасибо».
Флавье тоже сел за стол, но на противоположный его край. То есть, подальше от меня. Я вообще заметила, что он старался держаться подальше от меня. И я точно не знала спал ли он этой ночью. Я заснула раньше него, а когда проснулась, он опять бодрствовал.
— Мне, наверное, нужно возвращаться в особняк семьи Марсо, — я пробормотала, все так же продолжая ложкой мешать суп. Вопреки моим словам, уезжать от Флавье мне совершенно не хотелось.
— Нет, ты будешь жить у меня, — Леон-Гонтран сказал тоном, не терпящим возражения.
— Почему?..
— Потому, что ты моя девушка.
— А разве ты сам меня не бросил? — я с удивлением посмотрела на Флавье. Этот разговор приобретал неожиданные обороты.
— Нет. Я тебя не бросал, — это все, что ответил Флавье. Короткая фраза и сколько же собственнических ноток в ней. — И тебе безопасней находиться у меня. Этот дом охраняют, а в особняке Марсо еще остались люди, которые ранее работали на Жана. Сейчас их пытаются вычислить.
— Да, Жан говорил, что на него работал не только Мартен, — я кивнула, а потом вернулась к тому, что меня сейчас волновало больше всего. — Так ты меня не бросал? Мы все еще встречаемся? — я посмотрела прямо в глаза Флавье.
— Да, мы все еще встречаемся.
— Только ты спал с какими-то девушками, — я фыркнула и скривилась. Одно воспоминание о том, как Леон-Гонтран обнимал других, заставляло меня неистово злиться. — Изменял?
— Я ни с кем не спал, — Флавье прищурил взгляд и посмотрел на меня. Он вновь не сказал лишних слов, но мне почему-то показалось, что делал он это для того, чтобы отгородить меня от Жана и показать, что я больше не важна Флавье. Даже в тот момент, когда я в университете подошла и спросила у Леон-Гонтрана почему он приезжал ко мне, он ответил, что не понимал о чем я говорила. Парень продолжал вести игру, в которой я для него ничего не значила. Но это ведь не правда?
— Я знаю о том, что ты любишь меня уже несколько лет, — я не смогла сдержать игривой улыбки. — И я знаю о том, что ты все эти годы защищал меня и присматривал за мной. Но, кстати, мог бы быть ко мне мягче, раз любишь столько лет.
— Что за бред ты несешь, Куница? — Флавье приподнял бровь и сложил губы в одну тонкую линию.
— Жан мне сказал, что ты раньше дружил с Джеромом и еще тогда меня заметил и влюбился, — я уже более тихо произнесла эти слова, ведь из-за реакции Леон-Гонтрана уже не была в них так уверенна.
— Я раньше дружил с Джеромом и помню тебя с тех времен. Ты меня всегда раздражала. Бестолковая Куница.
— О… — я и не сразу нашла, что сказать. В принципе, это было больше похоже на правду, нежели любовь Флавье. Но, все равно, я чувствовала, что все не так просто, но в этот момент не поняла, что слова Жана и Флавье нужно было сложить воедино и среди них найти то, что могло описать чувства Флавье. — А почему ты избил Камиля? Я имею ввиду второй раз? Ты же уже это делал осознанно.
— Жан тебе и об этом рассказал? — Флавье нахмурился. — Я не знаю. Просто увидел как он тебя ударил и разозлился.
— А ты избил бы Камиля до коммы, если бы на моем месте была бы другая девушка?
Флавье прищурил взгляд и несколько секунд неотрывно смотрел на меня, но потом ловко перевел разговор на другую тему.
Шли дни и я все еще находилась в квартире Леон-Гонтрана. Он привез мне мою одежду, но я по-прежнему предпочитала носить его футболки, которые я стала без спроса брать из шкафа.
Парень все еще держался от меня на расстоянии и постепенно отвечал на мои вопросы, будто стараясь медленно прояснить для меня ситуацию, а не погребать меня под волной новой информации. Например, я спросила мог ли сам Джером быть причастным к тому случаю. Он ведь следил за мной. Да и папка в его компьютере была названа странно. Меня же Куницей называл только Флавье.
— Я тебя уже давно называю Куницей. Я слышал, что и Джером так пару раз тебя называл, — Флавье пожал плечами, ясно намекая на то, что в названии папки ничего странного не было. Так же парень с уверенностью сказал, что Джером не причастен, а следил он за мной потому, что волновался.
Вообще, я заметила, что за эти дни я узнала много тяжелой для меня информации, из-за чего она плохо усваивалась, но так же я заметила, что мои с Флавье отношения вообще не развивались. Леон-Гонтран по-собственнически называл меня своей девушкой, но не подходил ко мне и, тем более, не прикасался.
Хотя, я так и чувствовала, что атмосфера между нами накалялась и с каждым днем становилась все более жаркой и невыносимой.
Лишь однажды Флавье сорвался. Мы тогда были на кухне. Я, как обычно, одетая в его футболку, вытирала стол, но остановилась, почувствовав на себе взгляд парня. Одно мгновение и я уже сидела на столе. Он раздвинул мне ноги, встал между ними и, прижимая мое тело к его торсу, впился своими губами в мои. Грубый, сумасшедший, глубокий поцелуй.
Я знала, что у Флавье уже давно не было секса и чувствовала каким взглядом он порой смотрел на меня. Я понимала, что близость с ним будет болезненной, но, черт, я уже была не против. Я хотела, чтобы Леон-Гонтран сорвался. Но, нет. Он остановился.
От того, что Флавье с силой прижимал меня к себе, у меня заныли некоторые ранки и я болезненно застонала. Именно в этот момент парень резко отстранился от меня. Больше он не стал меня трогать.
В тот же вечер Флавье сказал, что нам опять нужно поговорить.
— Я раньше не говорил тебе об этом, но у Густава Марсо был инсульт, — сказал парень, а я сразу и не нашла, что сказать. Лишь широко раскрыла глаза и почувствовала, как сердце пропустило удар.
— Когда? Когда это случилось? — осипшим голосом спросила я у парня.
— В тот день, когда Джером уехал из Парижа. Помнишь? Джером как раз уехал в Аликанте к отцу.
Флавье рассказал мне, что Джером приказал всем не рассказывать мне о случившемся. Жизнь его отца могла оборваться и мое волнение, которое по мнению парня, часто граничило с истерикой, ничем помочь не могло.
Зато теперь мне было ясно почему моя пропажа из особняка Марсо была незамечена. Там все и так находились на иголках из-за сильного ухудшения здоровья Густава Марсо.
Пожалуй, Джером был прав в одном. Мое волнение действительно граничило с истерикой. Я так разволновалась за месье Густава, что даже разревелась и весь вечер беспрерывно ходила по квартире Флавье, не зная куда себя деть. А потом пришла к одному выводу.
