— Мы с ней договорились, что вместо платы за уроки я буду учить её музыке. Представляете, она не умеет играть на пианино! — воскликнула она, забирая портрет из рук виконта. — И по всему видно, что воспитывалась в пансионе и нуждается в деньгах. Мне так хочется ей помочь. Она такая милая.
— Так пусть найдёт место гувернантки или пойдёт в компаньонки, — устало промолвил он.
Женщина на миг задумалась. Она ничего не знает о новой знакомой. Да, одета та, как состоятельная леди, а вот украшений на ней нет. Даже самого дешёвого серебряного колечка! И работает… А руки холёные, белые, не знавшие тяжёлого труда. Ей бы и впрямь служить гувернанткой или продавщицей в большом магазине. Может быть, она приехала из крошечного городка и у неё нет положенных рекомендаций?
— Не думаю, что у неё есть для этого рекомендации. Она бы обязательно ими воспользовалась. Так ведь? — Лоис вопросительно смотрела на недоумевающего виконта, не понимающего, что от него хотят. — Давайте поможем ей, — сложила она ладони в молитвенном жесте, надула губки и прикрыла ресницами влажно блеснувшие глаза. — Умоляю вас.
— Мне не нужны уроки рисования, — усмехнулся Стэнли, глядя в журнал, непонятно как оказавшийся в его руках.
— А что если… — подсела к нему Лоис ближе и склонилась к его плечу. Тихо, заговорщицки заговорила: — У вас же есть связи. Если я спрошу у неё позволения помочь ей найти пристойную службу, вы не откажете в милости дать ей протекцию?
От душного запаха розовой воды, окутавшей его, захватило дыхание. Виконт отстранился и с преувеличенным интересом посмотрел на Лоис:
— Сколько ты знакома с художницей? Пятнадцать минут, полчаса? — на столик полетел журнал. — Ты уверена в её благонадёжности? С твоей стороны весьма неосмотрительно не то что брать у неё уроки без протекции и рекомендации, а и впускать в дом. Не смей этого делать.
— Она произвела на меня хорошее впечатление, — потупилась Лоис, сожалея, что начала разговор. Когда лорд Хардинг не в духе, а это случалось нечасто, лучше помалкивать.
— Сыграй мне, — услышала она задумчивое. — И виски налей.
Она с готовностью исполнила последнюю просьбу и села за пианино:
— Сыграть Штрауса? Марш или польку? — подняла тяжёлый клавиатурный клапан.
— Шопена. Ноктюрн до-диез минор.
Лоис повернулась к виконту и застыла в удивлении. Лирический и очень грустный ноктюрн наизусть она не знала и никогда ему не исполняла. Увидев, как мужчина свёл брови и удобнее устроился в кресле, подавила вздох. Таким она видела его впервые. Определённо что-то случилось.
Что? — ломала она голову, искоса поглядывая на лорда. Приподнявшись, перебирала нотные альбомы на верхней крышке пианино: где же пьеса? В каком из альбомов? Облегчённо выдохнула, когда поиски оказались быстрыми.
Первые аккорды ноктюрна заставили успокоиться учащённо бившееся сердце. Стэнли расслабленно откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мысли потекли плавно, пробуждая печаль об ушедшем времени, которое не вернётся никогда.
Нежная и трогательная мелодия воскрешала воспоминания. Виделась Шэйла, сидящая за инструментом, её прямая осанка, изящные руки, мелькающие над клавиатурой, глаза, прикрытые длинными ресницами, шелковистые светлые локоны, мерно вздымающаяся грудь.
Виконтесса виртуозно играла на пианино. А вот пела крайне редко и исключительно для гостей. Он любил слушать её игру. Он бы слушал её бесконечно. Неважно, что именно: лихую мазурку или торжественный марш, томный вальс или величавый полонез. В такие минуты ему казалось, что останавливается время.
Шэйла… Она не шла из его головы. Его преследовали видения их прогулки в весеннем лесу. Он слышал прелый запах прогретой солнцем пробудившейся земли и тихий грудной смех виконтессы. Её вопрошающий и чуть удивлённый взгляд, руки на его плечах, полуоткрытые для поцелуя губы, влажное учащённое дыхание, горячее податливое тело. И никого и ничего вокруг. Только биение двух сердец: гулкое, трепетное. Он давно не чувствовал себя таким… счастливым? Пожалуй, да, именно счастливым.
Внезапно наступившая тишина отозвалась болью в висках. Стэнли открыл глаза. Лоис сидела за инструментом и грустно смотрела на него.
— Играй медленнее, — прошептал он сдавленно.
— Что? — переспросила она.
— Начни пьесу заново и играй медленнее, — недовольно повторил он.
Лоис музицирует и поёт очень мило, но… Шэйла исполняла ноктюрн намеренно не спеша, словно желая в полной мере насладиться печалью каждого аккорда. Выворачивала игрой душу наизнанку. Сладко и больно.
Он не думал, что будет настолько болезненно потерять её. В сердце занозой сидели воспоминания об их последнем разговоре. Он признаёт, что в тот миг проявил непозволительную несдержанность и даже грубость. Обида затмила разум, позволив злости взять верх над рассудком. Осознание того, что он своими руками разрушил хрупкую нить их странным образом наладившихся отношений, вводила его в уныние. Решение отпустить женщину от себя, не выслушав, не попытавшись понять, сейчас казалось непростительно поспешным. Где теперь её искать?
Лоис играла ноктюрн уже третий раз подряд. Медленно. Так просил он.
Она хотела быть похожей на неё, его жену: утончённую, изысканную, горделивую. Она хорошо играет? И у неё выходит не хуже. Она чудесно поёт? Она тоже научится. Она умеет рисовать? И она сможет. Ничего невозможного нет.
Если ей удалось одиннадцать месяцев и четыре дня удержать подле себя этого красивого и такого одинокого мужчину, то, дай бог, она сможет и большее: завоевать его сердце. Она такая, какой он хочет её видеть: послушная, покладистая, нежная, ласковая. Если этого мало, она даст ему больше. Даст всё, чего он захочет. Всё, чего не сможет дать ни одна женщина в мире.
Когда-то она была вещью: безымянной и бездушной, доступной для мужчины в любой час, в угодном ему месте.
Так вышло...
Ею пользовались бесцеремонно, грубо, больно. Её пользовали, как портовую девку — в глухом тупике за ящиками с отбросами или у склада с гниющими внутренностями выпотрошенной рыбы. Так же пахло и от её последнего покровителя: невыносимо мерзко, до тошноты и колик в животе.
Она терпела, сопротивляясь насилию каждым дюймом своего истерзанного тела, содрогаясь от невыносимых спазмов в пустом желудке. Она верила, что когда-нибудь всё изменится. Она молода, хороша собой и благодаря старшей сестре — царствие ей небесное — прилично образованна. Она воспитывалась, пусть и не в самом лучшем, но пансионе.
Она приметила его давно. Полгода следила за ним, ходила по пятам, изучала привычки. Любовалась им, его походкой, жестами. Она собрала достаточно денег, чтобы в один из дней купить дорогое платье, привести себя в порядок и нанять шпану, чтобы предстать перед ним жертвой нападения. Она потратила все свои сбережения и не прогадала: лорд Хардинг оказался джентльменом и не оставил мисс в беде. Не прошёл мимо.
