— Я не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Я вообще, как выяснилось, эгоистка. Но ты мать Кати. Я люблю ее, да. Но я не могу дать ей весь мир. Вся моя жизнь сконцентрирована в другом человеке, — я молчу, а затем продолжаю. — И я подозреваю, что если бы даже ее из меня вырвали, вырезали, всю суть меня, я бы все равно жила. Не хорошо, не плохо. Как-то. И ты жить будешь. И лучше — подальше от меня.
Мне кажется, я все говорю понятно. Доходчиво. Дарья кивает и мы снова едем. Снова молчим. В моей голове — цифры. Я уже почти стала гематологом. Я могу расшифровать любой анализ крови. Знаю, какие показатели о чем говорят. Знаю, что у нас все хорошо. И все равно каждого нового дня жду с трепетом. Первая важная цифра — сто дней. Тогда можно будет судить. И мне самой мой сын хрустальным кажется, одно неловкое движение и разобьется. И я стараюсь не показать ему этот свой страх. Я хочу, чтобы Илья рос уверенным в себе. Здоровым. Счастливым.
Я продолжаю возить Дашу к психиатру три раза в неделю. Еще она сказала, что начала бегать. На велодорожке. Я рада не за нее. Я рада тому, что скоро можно будет жить спокойно. Как не важно, главное — спокойно.
— Скоро выпишут, — улыбается Илья. — Хоть бы летом.
В его мечтах лето. Бегать наперегонки. Лазать по деревьям. Купаться. А я знаю — все это нам нельзя. Что долгие месяцы еще придется жить в стерильной квартире, выбираясь на нечастые прогулки. И понимаю, что для ребенка этот этап будет куда сложнее, чем сама трансплантация.
— Что еще нужно сделать, чтобы можно было начать новую жизнь? — спрашивает Ярослав.
— Ты хотел помириться с мамой, — напоминаю я. — Только давай без меня.
Ярослав кривится, но в ближайший же выходной берет Катюшку и едет мириться. Я вспоминаю, какими мужчины бывают глупыми и беспомощными, бегу к окну, словно телефонов нет, свешиваюсь чуть не по пояс и кричу:
— Цветы купи!
Ярослав салютует и велит лезть обратно, пока не свалилась вниз. Послушно отступаю в комнату. Оглядываюсь — теперь в квартире я одна. Она мне — чужая. Я не живу здесь, не буду жить, я всегда чувствую себя здесь в гостях у Даши. Поэтому всегда стремлюсь уйти домой.
Все двери нараспашку. Захожу в кабинет Ярика, закрыть окно, чтобы пыли не набилось. Бросаю взгляд на стол — документы на развод. Я не читаю их. Я знаю, каково сейчас Ярославу и облегчать его участь не стремлюсь. Заглядываю внутрь себя и понимаю, что даже развод этот не так мне и необходим. Я познала дзен — все в этом мире относительно, все не так важно, как нам кажется.
У меня уже есть свои ключи, что меня пугает, я уже говорила, что не собираюсь здесь жить. Переезжать куда либо я тоже не собираюсь — дополнительный стресс для Илюшки. Раз за разом, день за днем мы уходим все дальше от даты трансплантации — уже месяц прошел. Если все будет хорошо, нас скоро выпишут. Я готовлю квартиру. Убрала все лишнее, все, что может собирать пыль. На всякий случай раздарила горшки с цветами. Старые игрушки — тоже. Оставила только любимые. Квартира должна быть стерильна так, словно сюда скоро привезут младенца аллергика.
— Яна, — позвонил отец. — Ты у себя?
Это 'у себя' звучит с издевкой. Видимо перемирие у мужчин длилось недолго. Прислушиваюсь к себе — мне плевать. Я удивительно спокойна. Сына выпишут и буду счастлива еще.
— Да.
— Сейчас подъеду.
Отец знает, что сына скоро выпишут. Пришел с подарком. Муравьиная ферма. Уже с муравьями. Я ежусь и думаю, что будет, если один из этих муравьев укусит моего ребенка без иммунитета. И тут же перебираю, кому из друзей Илюшки можно передарить, папе конечно не скажу ничего, а он и забудет про подарок.
— Опять на свои грабли? — смотрит с прищуром. — Думаешь снова за него замуж выскочишь и будешь жить долго и счастливо?
Я вздыхаю ибо споры с отцом мне нужны меньше всего. У меня вон подготовка квартиры, Катя, Илья, Ярослав, еще и Дарья теперь… Большое хозяйство.
— А я не пойду замуж, — пожимаю плечами я.
Потому что правда не пойду, чего я там не видела? Боюсь сглазить то, что есть. Буду во грехе жить.
— Он для Ильи чужой мужик, — отец никак не хочет уняться. — И так сразу жить вместе?
Мы и вместе жить не будем. Потому что я не хочу переезжать, пока сын не окрепнет, а в этой маленькой квартире нет места мужчине и младенцу. Вообще не хочу загадывать — время покажет. С такой позицией жить куда проще.
— Папа, — мягко говорю я. — Я большая девочка, ну. Давай я сама поошибаюсь, хорошо?
Отец кивает, и весь поник словно разом. Обнимаю его — родной. По сути, из настоящих родных у меня только он и Илья. Я люблю папу. Но жить хочу своей жизнью. Только, по возможности, учась на своих же ошибках.
Провожаю его и лезу снимать шторы — пылесборник. Повешу римские жалюзи, уже выбрала даже какие. В хлопотах время проходит незаметно. Вечереет. В дверь стучат просто оглушающе, иду открывать и издалека слышу Катькин рев, грудь послушно наливается молоком.
— Держи, — просит Ярослав и передает мне Катьку, которая тут же обиженно всхлипывает жалуясь на отца.
Только сейчас замечаю у ног Ярослава огромную сумку.
— Ярик, — вздыхаю, почти так же горько, как Катя. — Я же сказала, что вместе в этой квартире мы жить не будем.
— А я не в этой, — ухмыляется бывший муж. — Я в своей.
И… Отпирает соседнюю квартиру. Глаза закатываю — чокнутый. Боюсь представить во сколько ему встала эта покупка. И немного радуюсь — сосед увлекался игрищами с перфоратором, когда у него отпуск был, вешался весь подъезд.
— Идем моя хорошая, — шепчу я малышке. — Твой папа сумасшедший просто.
Катька уже хорошо пользуется руками — дергает за майку, требуя грудь, как Илья когда-то. Я спускаю лямку, обнажая грудь, сажусь удобнее. Глажу детские волосы, думаю о том, сколько нам осталось — как только узнаю дату выписки сына прекращу кормить Катю. Я не хочу, чтобы все запуталось еще больше.
Катька засыпает в моих руках, тяжелеет разом, осторожно перекладываю ее в центр дивана, чтобы не свалилась ненароком.
— И что будем делать? — спрашивает Ярослав.
Мне кажется, вопрос риторический. Но я все же отвечаю.
— Жить будем. По возможности — счастливо.
Эпилог.
Яна.
Звук надсадно гудел, ввинчиваясь, казалось, прямо в мой мозг. Глаза открыла, тяжело села в постели.
— Который час? — спросила громко.
— Одиннадцать, — крикнул сын.
Затем и сам показался. Неожиданно вытянувшийся за последние месяцы. Уже не такой лопоухий — волосы начали расти. Сначала росли неровно, с плешками, светлые, почти прозрачные. Потом окрепли. И волосы, и сын.
— Сколько? — поразилась я.
