Пролог
Земля не остановилась. Все так же лениво брехал бродячий пес на улице, шевелилась от сквозняка шторка, а Илюшка сидящий в детском стульчике мерно стучал пластиковой ложкой по игрушке. Все было так же и одновременно необратимо иначе. Просто в один момент вдруг оказалось, что я не нужна своему мужчине. Это было бы даже смешно… если бы не было так грустно.
— Уходи, — сказал он и пожал плечами, стремясь показать насколько ему все равно. — Я не буду тебя держать. Только…
— Только? — жадно переспросила я.
— Только ты без меня не сможешь. Ты не справишься.
И посмотрел на меня. Глаза в глаза. Его синие. Мои карие — обычные. В его глазах плавало небо. Бескрайний океан. Когда-то мне казалось, что в них можно утонуть. А теперь смотрит на меня, а в его глазах… скука. Ему скучен этот разговор.
И мне хочется кричать. Хочется топать ногами, сбрасывать со стен наши фотографии в золоченых рамках, хочется сделать что-нибудь ужасное. Но я молчу. Я слишком горда. А еще я боюсь испугать своего ребенка, он слишком мал для гадостей этого мира. Я — его щит.
— Я сильнее, чем тебе кажется, — ответила я.
А он… рассмеялся. Закурил. Синий дымок расплылся в воздухе полупрозрачным кружевом, переливающимся на свету. Я многое запомню из этого дня — всякую ерунду. И его смех. И горький дым. А Илюшка заплакал… Ребенок плачет, ему наскучила его игрушка, а я стою и смотрю на его отца. Хочется в последний раз коснуться его щеки рукой. Провести пальцем по губам. Коснуться век, принуждая глаза закрыться. Так хочется, что руки сводит. Я иду на кухню и вынимаю Илюшку из стульчика. Главное — занять руки.
— Ты гордая, — сказал он, вроде бы даже с печалью. — Идеалистка. Глупая.
— Уходи сейчас, — попросила я. — Только…
— Только?
— Я никогда не вернусь.
Он остановился у дверей, обернулся. Какой же он красивый, мой бывший мужчина! И мне бы хотелось сказать, что я жалею обо всем что было, но тогда бы я солгала. Приди он, позови, возьми меня за руку, я пошла бы за ним даже зная, что через несколько лет все закончится бессмысленным разговором в холодной квартире.
— Я знаю, — мягко улыбнулся он.
И он ушел, мужчина, от которого я родила сына. Я метнулась к окну и смотрела, в его спину до тех пор, пока он не скрылся за углом соседнего дома. Отстраненно подумала — вот сейчас можно и заплакать. Никто не увидит. Просто обниму Илюшку и мы поплачем вместе. Но… слез не было. Ярость была, а слез нет. Глухая такая ярость, беспомощная. Когда нужно что-то делать, а ты не знаешь что.
Илюшка дернул меня за ворот рубашки. Сейчас моему сыну восемь месяцев, молоко пропало еще пару месяцев назад, но привычка лезть под одежду осталась, не отучить никак. Я развела смесь. Илюшка сосредоточенно сопя сосал, а я думала, как быть дальше. Он прав. Я слишком глупа. Мне нельзя оставаться здесь, в этой съемной квартире, которая так и не сумела стать мне домом, даже пытаться не стала. Сюда он вернется, а я… не выдержу еще одной встречи. Нужно уходить.
— Поедем к дедушке, — сказала я спящему уже ребенку.
Сколько я смогу унести? Немного. Значит буду брать только самое необходимое. Детские вещи, любимую игрушку, бутылочку, подгузники, смесь… На тумбочке возле двери лежит стопка денег. Когда он успел их оставить? Я идеалистка, да. Я их не взяла, а рядом с ними положила свое обручальное кольцо — рвать так с концами. Зато взяла одну из фотографий. Свадебную… Гордая, глупая…
Спящий Илюшка оттягивает руки. Рюкзак тяжел, несмотря на то, что я взяла лишь самое необходимое. Мне бы коляску, но толкать коляску по подтаявшему мартовскому снегу это подвиг, который мне не по силам. Ноги вязнут, моросит дождик, прижимаю ребенка к себе и наконец плачу, а дождь и подступившая темнота скрывают мои слезы. Я думаю о папе. Я знаю, что он скажет. «Я же говорил». И прав будет — говорил. Но… идти больше некуда.
Я успеваю на последнюю электричку. Ехать придется пару часов до соседнего городка, затем куковать на вокзале и ехать оттуда уже первой электричкой. Илюшка не раз просыпался. Подогреть смесь в пригородном поезде было негде, холодную он пить не хотел, давился и плакал, и я плакала тоже — от беспомощности. И трусливо думала о том, как хорошо было бы вернуться. Сделать вид, что ничего не было. Что я снова в него верю, ему верю. Он бы засмеялся и меня к себе прижал, а я бы уткнулась лицом в ямку под ключицей и полной грудью вздохнула его запах. И все было бы правильно. Только… не будет этого. Не в этой жизни.
— У тебя сильная мама, — улыбнулась я своему мальчику. — Все у нас с тобой получится. Я тебе обещаю.
Он посмотрел на меня так серьезно, словно понимал. Маленький человечек, который от меня зависит. И я обязана сделать так, чтобы ему хорошо было, и плевать, что на душе волки воют.
— А потом, — продолжила я. — Когда твой папа придет за нами, а он придет… мы скажем, что он нам не нужен.
Илюшка засунул большой палец в рот и уснул. Я прижала его к себе, а свободной рукой полезла в рюкзак. Достала фотографию. Посмотрела. Господи, какие мы счастливые… были, когда-то. Появился соблазн приоткрыть окно и выбросить фото в наступающую ночь, в проплывающий мимо темный лес, но я сдержалась. А потом, уже на пересадочной станции в кармане куртки завибрировал телефон. Меня бросило в жар и одновременно в холод. Да, я гордая. Но если он хотя бы обещает… если он попросит меня вернуться… Но звонил папа, а руки у меня тряслись, я даже вызов не сразу принять смогла.
— Все хорошо? — спросил он.
Папа чувствовал, когда мне плохо. Иначе с чего бы ему звонить мне в два часа ночи?
— Хорошо, — нервно хихикнула я. — Я к шести утра приеду. Ты сможешь меня встретить?
— Ребенок с тобой?
— Со мной.
Папа выдохнул, неужели он думал, что Ярослав лишит меня сына? А вдруг… страх взялся из ниоткуда липкой волной пополз по позвоночнику, я стряхнула его усилием воли. Нет, он не будет… Он же любил меня. Когда-то.
— Я приеду.
Я с облегчением закрыла глаза. Неважно, что я не хочу возвращаться в родной городок побитой собакой, никому не нужной мамой-одиночкой. Важно то, что моему мальчику там будет хорошо, там я смогу его вырастить. Прижала к себе тяжелого теплого ребенка. И, словно мантру повторила в крошечное ушко, касаясь щекой шелковистых кудрей — шапку мы на вокзале сняли.
— Все будет хорошо. Мы с тобой все сможем. А когда он придет за нами… мы с ним не пойдем.
И повторяла снова и снова. Не раз. Через месяцы, через годы. Илюшка рос. Просто не было. Но я… я обещала, а я — щит моего сына. Только… мантра потеряла смысл. Никто за нами не пришел. И только семь лет спустя, когда все изменилось, когда я пережила и переболела… Я разговаривала по телефону. Смеялась даже, замерев с ключами у машины и не спеша уезжать. У автомобиля рядом хлопнула дверца, а я…
